***

Утро я встретил в выделенном мне номере Спиридонова. Суеверностью я не отличался, поэтому когда Ирка так же твердо, как накануне, выперла меня из своего номера, спокойно завалился на свежезастеленную кровать и прекрасно продрых оставшиеся два часа до подъема.

Единственное, что я счел нужным сделать после пробуждения, так это зашвырнуть подальше ботинок покойного, встретивший меня на балконе. Австрийский шуз красиво полетел в сосны. При его приземлении из леса послышался сдавленный стон.

Но я даже не удивился: вчера, под шумок, Черкасова доверительно сообщила мне, что, по ее мнению, Спиридонова убил очень аморальный тип. А самым аморальным в съемочной группе был художник Босов. Его аморальность заключалась в том, что он, по наблюдению Черкасовой, каждое утро занимался китайской гимнастикой в голом виде.

Прямо напротив окон пансионата, в лесу.

Как она разглядела его "голый вид", учитывая довольно густую сосновую растительность перед окнами, я не спросил.

И вот теперь я был почти уверен, что зарядил ему ботинком в какое-нибудь болезненное место. Не нравился мне этот Босов, который, кстати, тоже улучил момент, чтобы шепнуть мне несколько слов, смысл которых заключался в том, что к нему, Босову, были неравнодушны все женщины группы, особенно Черкасова. ("В ее-то годы!

Понимаете, Владимир?") А Спиридонов над ним постоянно издевался, потому что Босов был... как бы это поделикатнее объяснить... в общем, геем. ("Надеюсь, вы человек просвещенный!") Так вот бабы Олега из мести и замочили!

Чистя зубы, я еще вспомнил, как после окончания съемок меня дернул за руку Семен и, глядя куда-то в сторону, процедил:

- Если тебе интересно, то после тебя первым делом я подозреваю Надьку!

- А что так?- нетерпеливо спросил я, глядя вслед Ирине, уходящей в сторону пансионата.

- А потому что змея!- прошипел Семен и исчез.

Вот такой сумасшедший дом.

Одевшись, я пошел на завтрак. Но не успел спуститься на первый этаж, как услышал нечеловеческий визг. Кричали откуда-то с улицы, куда я, естественно, и помчался.

Вылетев на крыльцо вместе с несколькими взбудораженными киношниками, я прислушался. Кричали где-то в соснах...

***

Пролетев спринтерским рывком несколько метров по узкой тропинке, я наткнулся на источник визга - им был до невозможности перекошенный рот Черкасовой. Еще на ее лице присутствовали огромные синие глаза, из которых прямо-таки брызгали слезы.

- Что?!- заорал я, пытаясь перекричать поставленный голос псевдо-Агеевой.

Но она продолжала орать, пока не подоспел запыхавшийся Птичкин. Точным и, видимо, отработанным движением он залепил Черкасовой звонкую пощечину. Вместо того, чтобы ответить на этакую грубость, Елена Борисовна тут же захлопнула рот и шумно засопела. Сопела она долго.

Я немного подождал, потом сказал Птички ну:

- Хорошо бы узнать, что, собственно...

Но тут Черкасова всхлипнула и, тихо сказав:

- Там... На опушке... Опять...- упала в обморок.

"Убил ботинком Босова, дискобол хренов",- подумал я на бегу. Но картинка, открывшаяся мне на симпатичной полянке, была совсем не той, какую я ожидал увидеть. Вместо голого Босова, накрытого пущенным мною ботинком, под живописным кустом дикой малины лежала вполне одетая Лерочка. Одетая, но мертвая. Из ее девичьей груди торчала рукоятка кухонного ножа. А в уголке бесцветных губ запеклась струйка крови.

За моей спиной послышался топот, и на поляну выскочило несколько киношников.

- Ничего не трогать!!!- заорал из задних рядов Неручко и, подскочив ко мне, храбро схватил меня за руку и стал ее выкручивать.

Мне ничего не оставалось, как врезать ему по лысеющей макушке и уйти с этой дурацкой полянки.

Проходя мимо застывшей кучки испуганных киношников, я нашел взглядом Босова и кивнул ему.