|
Его юрисдикция, собственно говоря, кончалась на Пятой авеню, а точнее, на белой осевой линии, разделяющей пополам Пятую авеню в испанском Гарлеме. Под началом лейтенанта находилось восемнадцать человек. Он любил называть Гарлем «клоакой преступности» – эту фразу он где-то подхватил и с тех пор употреблял с какой-то неодолимой силой неуместности. Особой эрудицией лейтенант не отличался. Как-то раз он попробовал взяться за «Преступление и наказание», намереваясь почерпнуть из этой книги общие принципы для своей работы, но после недели старательного и мучительного чтения бросил ее, совершенно убежденный, что никто на свете не способен сообщить ему ничего нового о преступлениях и наказаниях. Лучшего учителя, чем Гарлем, сыскать было невозможно, а он проработал в Гарлеме двадцать четыре года. Он знал все, что можно было знать об этой «клоаке преступности», знал ее как свои пять пальцев: и на вид, и на запах, и на ощупь.
Трое подростков, которые стояли теперь перед ним в приемной участка, ничем не отличались – ни в худшем, ни в лучшем смысле – от многих сотен преступников, прошедших через его руки за двадцать четыре года службы. По глубокому убеждению лейтенанта Ганнисона, молодость не давала права на снисхождение. Бандит – это, в конце концов, бандит. Молодой бандит отличается от старого только отсутствием опыта. Он стоял перед тремя подростками, упершись в бока мощными руками, и чувствовал только раздражение от того, что его вытащили сюда из дома, оторвав от послеобеденной газеты. Полицейский, арестовавший эту тройку, сообщил об убийстве дежурному по участку Майклу Ларсену, а тот немедленно позвонил Ганнисону домой и только потом – в прокуратуру. Помощник прокурора, молодой блондин, который, казалось, только-только окончил юридический факультет Нью-Йоркского университета, к приходу Ганнисона находился уже в участке. Поскольку дело шло об убийстве, он предусмотрительно захватил с собой стенографиста из криминалистического отдела прокуратуры. Стенографист, лысеющий человек лет за сорок, сидел на стуле с прямой спинкой и со скукой смотрел на струи дождя за зарешеченными окнами участка. Ганнисон шепотом посовещался с Ларсеном и подошел к арестованным. – Ну что ж, – сказал он, глядя на листок бумаги в руке, – кто из вас Дэнни Ди Паче? Арестованные нерешительно молчали. За их спиной дождь монотонно струился по стеклам. Уже наступила ночь, на окна ложились цветные пятна неонового света. В комнате царила странная тишина, нарушаемая шумом дождя по асфальту снаружи. – Вы что, не слышите? – спросил Ганнисон. Арестованные молчали. Самый высокий, широкоплечий юноша с темно-карими глазами, стоявший между своими товарищами, из-за своего роста казался естественной вершиной этого треугольника. Лейтенант шагнул к нему: – Ты Дэнни Ди Паче? – Нет. – Кто же ты в таком случае? – Меня зовут Артур Рирдон. – Сколько тебе лет, Артур? – Семнадцать. Кивнув, лейтенант повернулся к рыжему подростку, который стоял слева от Рирдона: – Ну а ты? – Меня зовут Ди Паче. – Почему же ты не ответил, когда я тебя спрашивал? – Мне только пятнадцать, – сказал Ди Паче. – Шестнадцать мне будет в сентябре. Вы не имеете права задерживать меня. Вы даже не имеете права меня допрашивать. Я несовершеннолетний нарушитель. Я знаю свои права. Ганнисон хмуро кивнул в сторону помощника прокурора. – У нас тут есть юрист, – сказал он. – И еще я могу сообщить тебе новость, сынок, которую стоит внимательно выслушать. В штате Нью-Йорк преступник считается несовершеннолетним до шестнадцати лет. – Я же это и сказал. |
