– Вот именно… Не помню, чтобы у нас в Лукошкине девичьи косы направо‑налево вдоль улицы пачками валялись. Да и если бы действительно подобрал где, так о такой находке доложил бы непременно! Может быть, поэкспериментируете с уликой на досуге?

– Проверить на предмет колдовства да чародейства, что ль…

– Бабушка, а вы кто у нас по штатной должности? – начальственно прищурился я.

– Совместитель, – отмазалась бабка, но косу взяла. – Шут с тобой, Никитушка, иди с богом, да спать ложись. Утречком, как личико умоешь, будем чай пить, глядишь, за разговорами чего и прояснится. А мы покуда с Васенькой моим покумекаем…

На этот раз я не настаивал на личном присутствии во время экспертизы волос. Яга – специалист опытнейший. Порой такие вещи выдаёт, ни МВД, ни ФСБ, ни ЦРУ проклятое рядом не лежали! Присутствовать на её опытах и страшно и интересно, но сейчас спать хотелось больше. Не считайте меня бесчувственным, просто судьба пропавшей дочери Брусникиных все равно не разрешится до Митькиного допроса и результатов следственной экспертизы. А потому вполне можно баюшки‑баю вплоть до самого утра. Петух… чёрт с ним, пусть разбудит пораньше! На этот раз прощу…

* * *

– Ку‑ка‑ре‑ку‑у‑у!!!

– Спасибо, уже встал, – вежливо поблагодарил я, кивая мерзавцу в окно. Петух отработанным, на уровне генного автоматизма, движением спрятал гребешок за тыном.

– Ку‑ка…?!

– Я же сказал «спасибо».

– Ку? – окончательно обалдел он, вытаращив на меня круглый, как бусина, глаз.

Я широко улыбнулся, поправил перед зеркалом галстук и вполне довольный собой спустился вниз, в горницу. Петух за окном надрывно вопил на одной ноте, до глубины души обиженный тем, что сегодня в него ничем не пульнули.

В горнице у русской печки каялся Митька. Не подумайте чего плохого – покаяние было непривычно тихим. Общая композиция, значит, примерно такая… Наш младший сотрудник, чинно сложив совковообразные ладошки на коленях, сидит на лавочке, уставясь пустым взглядом на русую девичью косу. А её, в свою очередь, держит в передней лапе кот Василий, немигающе вперившийся зелёными глазами в Митяя. Оба молчат, ни одного лишнего движения, лишь красный бантик методично покачивается перед носом кающегося… Под моей ногой случайно скрипит половица, сеанс испорчен. Кот косится на меня и резко хлопает в лапы.

– Нет, – словно проснувшись, дёргается наш герой, – всё одно ничего не помню. Спасибо тебе, добрая животная, зверь домашний, а тока молчат мои глубины подсознания…

– Кхм…– демонстративно напомнил о себе я, вопросительно изгибая бровь. Трюк простейший, на простейших и действует, как правило, безотказно.

– А‑а, Никита Иванович, с добрым утречком! Бабуленька на базар отправилась, средь народу лукошкинского потолкаться, разговоров послушать, слухов в корзинку насобирать… А мне вас завтраком откормить велено. Вот, прошу за стол. Докуда блинчики не остыли, дожидаючись, Василий их миской прикрыл. Так вы и не чинитеся – в сметану макайте, да и в рот их, в рот их, в рот их всех!

Утро начиналось просто замечательно, – аппетит пропал разом… Василий вернул следственную улику на стол, сделал финт хвостом и исчез предрассветной тенью. Митька торопливо доставал чашки с блюдцами, судя по поведению, вины за собой не чувствовал, но выступить со слезами на людях не постесняется.

– Действительно ничего не помнишь? – просто так, для разговору, спросил я.