— И полагаю, проектор будет современным.

Дэн кивнул.

— После Рождества я начну подыскивать помещение. — Мы сделали заказ.

— Рада за вас, Дэн, — подняла я бокал. — Примите мои поздравления. Вы порядком рисковали.

— Да, но я хорошо знал Мэтта и верил, что у него получится замечательная газета, а затем нам несказанно повезло. Так что выпьем за «Деревенский винтаж». — Дэн тоже поднял бокал. — Спасибо вам, Фиби.

— Дэн… Меня интересует одна вещь: в ночь фейерверков вы рассказали мне о своей бабушке — о том, что благодаря ей смогли вложить деньги в газету…

— Верно, а затем вам пришлось уйти. Кажется, я уже говорил, что вдобавок к серебряной точилке для карандашей она оставила мне одну ужасную картину.

— Да.

— Это устрашающее полуабстрактное полотно висело у нее тридцать пять лет.

— Вы еще признались, что были несколько разочарованы.

— Да. Но спустя пару недель я снял коричневую бумагу, в которую оно было завернуто, и обнаружил прикрепленное к нему сзади письмо, в котором бабушка написала, что ей известна моя ненависть к этой картине, но она якобы «может чего-то стоить». Поэтому я отнес ее в «Кристи», и обнаружилось, что это Эрик Ансельм — а я и понятия не имел, поскольку подпись была неразборчивой.

— Я слышала об Эрике Ансельме, — заметила я, когда официант принес нам тарелки с рыбным пирогом.

— Он был младшим современником Раушенберга и Твомбли. Женщина в «Кристи» разволновалась, увидев ее, — мол, Эрика Ансельма «заново открыли» и картина может стоить примерно триста тысяч фунтов… Но ее продали за восемьсот тысяч. Вот откуда у меня взялись деньги.

— Боже милостивый! Значит, бабушка в конечном счете оказалась очень щедра к вам.

— Чрезвычайно щедра, — согласился Дэн.

— Она собирала произведения искусства?

— Нет. Она была акушеркой. А картину ей подарил в знак благодарности один человек за то, что она спасла его жену, у которой были чрезвычайно трудные роды.

Я снова подняла бокал:

— Ну, тогда выпьем за бабушку Робинсон.

Дэн улыбнулся.

— Я часто пью за нее, ведь она вдобавок ко всему была очень хорошей. Часть средств я потратил на покупку дома, — продолжал он, приступая к пирогу. — Затем Мэтт сказал, что у него не хватает денег на выпуск «Черного и зеленого». Я сообщил о свалившемся на меня богатстве, и он спросил, не хочу ли я вложиться в газету; я подумал и согласился.

— Правильное решение, — одобрила я.

— Да. В любом случае… так приятно снова видеть вас, Фиби. Мне в последнее время не часто это удавалось.

— Ну, я была слишком занята, Дэн. Но теперь у меня… все хорошо. — Я положила вилку. — Можно что-то сказать вам? — Он кивнул. — Мне нравятся ваши курчавые волосы.

— Правда?

— Да. Они необычные. — Я посмотрела на часы: — Но мне пора идти — час уже прошел. Спасибо за обед.

— Было так мило отпраздновать с вами продажу газеты, Фиби. Вы хотите посмотреть какой-нибудь фильм?

— О да. Что хорошего вы покажете в ближайшем будущем?

— «Вопрос жизни и смерти».

— Звучит… великолепно.

Итак, в четверг я поехала в Хитер-Грин — и сарай был полон. Дэн коротко сообщил мне, что этот фильм — классическая фантастика, роман и судебная драма в одном флаконе, где летчик-истребитель одерживает победу над смертью во времена Второй мировой войны.