Она подала мне чашку с чаем и опустилась на маленький парчовый стульчик у огня, а я села на диван напротив.

— Вы давно здесь живете, миссис Белл?

— Довольно давно, — вздохнула она. — Восемнадцать лет.

— И надеетесь переехать в квартиру на первом этаже? — Мне пришло в голову, что она собирается перебраться в один из домов для престарелых вниз по улице.

— Сама точно не знаю, куда еду, — помедлив, ответила она. — Это прояснится на следующей неделе. Но как бы то ни было, я… как же это сказать?..

— Перебираетесь в жилье поменьше? — предположила я.

— Поменьше? — печально улыбнулась она. — Да. — Повисло странное молчание, и я поспешила заполнить его рассказом о своих уроках музыки, хотя решила не упоминать о линейке.

— И вы были хорошей пианисткой?

Я отрицательно покачала головой.

— Дошла всего лишь до программы третьего класса. Я недостаточно практиковалась, а после смерти мистера Лонга не захотела продолжать занятия. Мама пыталась настаивать, но меня это больше не интересовало… — Снаружи донесся звонкий девичий смех. — Не то что мою подругу Эмму, — услышала я свой голос. — Она играла великолепно. — Я взяла ложечку. — Эмма окончила восьмой класс музыкальной школы, когда ей было всего четырнадцать, причем с отличием. Об этом объявили на общем собрании.

— Правда?

Я начала помешивать чай.

— Директриса попросила Эмму подняться на сцену и что-нибудь сыграть, и она исполнила совершенно очаровательный отрывок из «Детских сцен» Шумана. Он назывался «Грезы»…

— Какая одаренная девочка, — озадаченно проговорила миссис Белл. — Вы до сих пор дружите с этой… женщиной-жемчужиной? — Ее голос дрогнул.

— Нет. — Я заметила одинокий чайный листик на дне чашки. — Она умерла в этом году, пятнадцатого февраля, примерно без десяти четыре утра. По крайней мере так считается, хотя никто ни в чем не уверен, но они должны были сделать какую-то запись…

— Ужасно, — пробормотала миссис Белл спустя мгновение. — Сколько ей было лет?

— Тридцать три года. — Я продолжала помешивать чай, глядя в его топазную глубину. — Сегодня ей исполнилось бы тридцать четыре. — Ложечка тихо звякнула о чашку. Я посмотрела на миссис Белл. — У Эммы было много талантов. Она прекрасно играла в теннис… — Я поняла, что улыбаюсь. — У нее была особенная подача. Она словно переворачивала блины. И это срабатывало, ее подачи невозможно было отбить.

— Неужели…

— Она была потрясающей пловчихой и великолепной художницей.

— Какая идеальная молодая женщина.

— О да. Но не зазнавалась — совсем наоборот, вечно сомневалась в себе.

Неожиданно до меня дошло, что мой чай, без молока и без сахара, не нужно помешивать. И я положила ложечку на блюдце.

— Она была вашей лучшей подругой?

Я кивнула.

— Но я не была лучшей подругой для нее или хотя бы хорошей, если начистоту. — Чашка потеряла четкость очертаний. — Когда для нее наступили тяжелые времена, я повела себя ужасно. — Огонь камина словно выдыхал воздух, издавая при этом легкое пыхтение. — Простите, — тихо сказала я и поставила чашку.