Из одного торчал уголок платка в голубую клетку.
— А какие были на нем штаны?
— Не помню.
— А жилет?
— Погодите-ка, — задумался мальчик. — Жилет? По-моему, жилета не было. Да, не было, потому что… Ну конечно, вспомнил: он был без жилета, но в галстуке, концы которого были продеты в большое кольцо.
— А ты, малыш, не дурак, — с удовлетворением сказал Жевроль. — Держу пари, что, хорошенько подумав, ты вспомнишь еще что-нибудь.
Мальчик молча опустил голову. По морщинам на его юном лбу можно было догадаться, что он отчаянно напрягает память.
— Точно! — вдруг воскликнул он. — Вспомнил!
— Ну?
— Этот человек носил большие серьги.
— Браво! — вскричал Жевроль. — Примет вполне достаточно. Я его разыщу, а вы, господин следователь, можете заготовить для него вызов в суд.
— Я полагаю, что показания этого мальчика, пожалуй, самые важные, отозвался г-н Дабюрон и, обратившись к пареньку, спросил: — Не скажешь ли, мой юный друг, что за груз был на судне?
— Вот этого не знаю, сударь: судно-то было палубное.
— Оно шло вверх или вниз по Сене?
— Но оно ведь стояло, сударь.
— Это понятно, — пояснил Жевроль. — Господин следователь спрашивает, в какую сторону был повернут нос судна: к Парижу или к Марли?
— Оба конца судна показались мне одинаковыми.
Начальник полиции разочарованно развел руками.
— Но ты, — обратился он к мальчику, — мог заметить название судна: ты ведь умеешь читать? Следует всегда смотреть, как называется судно, на которое заходишь.
— Я не видел названия, — ответил парнишка.
— Если судно стояло в нескольких шагах от причала, — вмешался г-н Дабюрон, — на него могли обратить внимание жители Буживаля.
— Господин следователь прав, — поддержал комиссар.
— Верно, — согласился Жевроль. — Да и матросы наверняка сходили на берег и заглядывали в трактир. А этот патрон Жерве, как он выглядел?
— Как все здешние речники, сударь.
Мальчик собрался уходить, но следователь остановил его.
— Прежде чем уйти, мой мальчик, скажи: говорил ты кому-нибудь об этой встрече?
— В воскресенье, вернувшись из церкви, я все рассказал матери, сударь, и даже отдал ей десять су.
— А ты ничего от нас не скрыл? — продолжал следователь. — Утаивать истину от правосудия — тяжкий проступок. Оно все равно до всего дознается, и должен тебя предупредить, что для лгунов существуют страшные наказания.
Юный свидетель покраснел как помидор и опустил глаза.
— Вот видишь, ты от нас что-то скрыл. Разве ты не знаешь, что полиции известно все?
— Простите, сударь, — воскликнул мальчик, заливаясь слезами, простите, не наказывайте меня, я никогда больше не буду!
— Говори же, в чем ты нас обманул?
— Сударь, этот человек дал мне не десять, а двадцать су. Десять я отдал матери, а десять оставил себе, чтобы купить шарики.
— Мой юный друг, — успокоил его следователь, — на этот раз я прощаю тебя. Но пусть это послужит тебе уроком на всю жизнь. Ступай и запомни: скрывать правду бесполезно, она всегда выйдет наружу.
II
Последние показания, добытые следователем, давали хоть какую-то надежду. Ведь и ночник во мраке сияет, словно маяк.
— Господин следователь, я хотел бы сходить в Буживаль, если вы не возражаете, — сообщил Жевроль. |