— Понимаете ли, дело в том, что по истечении трех лет и обвиняемому трудно бывает привести убедительные доказательства своей невиновности или непричастности к расследуемому преступлению, но и обвинению не менее трудно найти улики, бесспорно доказывающие его вину. Вот почему для всех преступлений, за исключением самых тяжелых, закон и установил срок давности. Это юридическое ограничение, но существует также и практическое. Поэтому, даже если прокурор по закону имеет право возбудить уголовное дело против того или иного лица, зачастую он не решается это сделать после нескольких лет, прошедших со дня совершения преступления. Кому хочется проигрывать процесс?

Он замолчал. Епископ тоже ничего не говорил — очевидно, подбирал в уме необходимые слова, чтобы четко выразить свои мысли. Мейсон заявил:

— В конце‑то концов, епископ, клиент, советующийся с адвокатом, ничем не отличается от больного, пришедшего на консультацию к врачу. Так что говорите все начистоту: не надо ходить вокруг да около и задавать абстрактные вопросы.

Епископ Меллори торопливо спросил:

— Так вы считаете, что если преступление совершено даже двадцать два года тому назад, то окружной прокурор имеет право привлечь виновного к ответственности и возбудить против него судебное дело, если виновный не жил все это время в штате?

Ему так не терпелось услышать ответ Мейсона, что он не смутился от своего заикания и не слишком гладкой речи.

— Все зависит от того, посчитает окружной прокурор преступление преднамеренным убийством или же несчастным случаем, — сказал Мейсон.

— Это было непредумышленное убийство, нечаянное убийство. Но был выдан ордер на арест, и виновнику пришлось скрыться.

— При каких обстоятельствах все произошло?

— Человек ехал в автомобиле и врезался в другую машину. Было заявлено, что она… это… была пьяна.

— Двадцать два года назад? — переспросил Мейсон. Епископ кивнул.

— Двадцать два года назад таких аварий было немного, — заметил Мейсон, внимательно разглядывая Меллори.

— Верно, — согласился епископ, — но все произошло в одном из отдаленных округов, где прокурор был излишне рьяным и усердным.

— Что вы имеете в виду?

— То, что он постарался использовать все зацепки, которые предусмотрел закон.

Кивнув головой, Мейсон спросил:

— Скажите, епископ, случайно не вы этот обвиняемый? Удивление на лице епископа, вне всякого сомнения, было подлинным.

— Я в то время находился в Австралии, — ответил он.

— Двадцать два года, — произнес Мейсон.

Он прищурил глаза и задумался, размышляя вслух:

— Это очень долгий срок даже для самого придирчивого окружного прокурора. Более того, окружные прокуроры приходят и уходят, так что за эти двадцать лет в политической системе того округа наверняка произошли изменения.

Епископ рассеянно кивнул головой, словно политические перемены если и имели какое‑то отношение к обсуждаемой проблеме, то весьма незначительное.

— Поэтому, — ровным голосом продолжал Мейсон, — если вы все еще озабочены этой историей, то думаю, что за ней скрывается нечто большее, чем просто излишне придирчивый окружной прокурор.

Глаза епископа Меллори широко распахнулись, он в упор посмотрел на Мейсона и пробормотал:

— Вы очень умный адвокат, мистер Мейсон.

Мейсон помолчал несколько секунд, прежде чем сказал:

— Может быть, вы мне расскажете все остальное? Епископ снова затянулся из трубки.

— Вам приходилось браться за дела, в основе которых лежит непредвиденная случайность?

— Иногда.