Лиззи приподнялась на кровати и с ужасом смотрела на него. А затем, широко открыв рот, упала на подушку, мертвая.

Сколько времени он стоял над ней в оцепенении, он не знал. Придя в себя, он отер со лба крупные капли пота, сунул письмо в карман и выбежал из комнаты.

— Эмили! Сиделка! — закричал он. — Скорей! Скорей! Лиззи умерла. Идите к ней! Я побегу за доктором Карсоном.

Он пробежал мимо них, схватил шляпу в передней и выбежал на улицу.

Она умерла. Он свободен. Он убил ее. Он не замечал даже холодного дождя и пронизывающего ветра. Он убил ее ради Роданты. Роданта теперь принадлежит ему: он купил ее своим преступлением. Ему хотелось громко кричать, и он с трудом удерживался, кусая себе губы. Редкие прохожие с испугом оборачивались при виде его безумного лица и дикой шатающейся походки.

Тишина докторской приемной подействовала на него успокоительно и дала ему возможность собраться с мыслями. Когда доктор вышел к нему, Годдар уже вполне владел собою. Он объяснил причину своего визита. Он сидел у постели жены и случайно взял лежащую на столе Библию. Жена вскочила, чтобы помешать ему. Усилие, которое она сделала, убило ее. Он перелистал библию и нашел в ней письмо на его имя, которое она скрывала от него из ревности. Объяснение было просто и правдоподобно, но он был близок к обмороку, когда кончил его.

— Вы сами больны, — сказал доктор Карсон, который знал его уже несколько лет. — Вы жгли себя, за последнее время, с двух концов и надорвались. Выпейте это, пока я надеваю пальто.

Он налил ему стакан вина, и Годдар выпил его залпом. Вино отвратило обморок и подкрепило Годдара.

Он молча проводил доктора до своего дома и до дверей спальной, а сам остался ждать в столовой. Когда доктор вернулся, Годдар с большим усилием заставил себя взглянуть доктору в лицо.

— Ваша жена скончалась, — сказал серьезно доктор.

— И я невольный виновник ее смерти…

Доктор остановил его движением руки.

— Не преувеличивайте напрасно вашей неосторожности и не растравляйте горя! Вы тут не при чем: малейшая причина могла вызвать смерть. А затем… Могу ли я говорить с вами откровенно?

— Я вас прошу об этом.

— Тогда я должен вам сказать — только простите, если я вас огорчаю — и для вас, и для нее гораздо лучше, что она умерла.

— Она не могла поправиться?

— Нет! Ее здоровье было надорвано. По всей вероятности, она снова начала бы пить. А теперь и она, и вы избавлены от лишних нескольких лет ненужного горя.

— Значит, с философской точки зрения я совершил хороший поступок? — спросил Годдар с резким смехом.

— Если вы так ставите вопрос, то да, — ответил несколько сдержанно доктор.

— Слушайте, Карсон! — вскричал возбужденно Годдар. — Я не могу уверять вас, что я опечален ее смертью. Не ожидайте, однако, что я буду лицемерен.

— Я ничего не ожидаю, кроме одного, что мне вскоре придется вас лечить, — сказал доктор.

— Дайте мне высказаться перед вами, как перед врачем. Я должен с кем-нибудь поговорить. Последние недели я жил, как в аду. Я ее ненавидел. Я страстно желал ее смерти и сам страшился этой мысли и просыпался по ночам в поту. Я знаю, я сам должен нести бремя порицания с того несчастного дня, когда я на ней женился. Я не любил ее, да и она меня не любила. У меня была своя работа, свой путь; она не могла идти со мной.