Ники смотрел в открытое, от пола до потолка окно на огромное декоративное дерево в саду. Одной рукой он растирал затылок, в другой держал стакан с самым лучшим бренди Фрэн Маклис. Когда каминные часы из розового и красного дерева начали бить полдень, он сделал глоток и медленно повернулся.

Пенни увидел человека, нервы которого были туго натянуты. Человека под сильным давлением. Красные круги у глаз. Лицо отекшее и небритое. Одежда мятая, он, вероятно, спал в ней неделю, беговые туфли настолько истрепанные, что они больше всего напоминали серый гриб. Живота больше, волос меньше, чем пять месяцев назад, когда Пенни видел его последний раз. В общем, вид у Ники дерьмовый. А голос хриплый от усталости и отчаяния.

— Он японец, — медленно проговорил Ники. — Зовут Васэда. Работает на какую-то шишку в Нью-Йорке, того зовут Уоррен Ганис. Я им года два поставляю азиатское искусство. Ганис собирает эту дрянь. Ему все равно, откуда поступает и сколько стоит. Если нравится, он берет.

Ники отпил еще бренди.

— Я имею дело с Васэдой. Он прилетает в Бангкок четыре-пять раз в год, забирает вещи. Он ненормальный, этот Васэда. В Таиланд ему нравится ездить из-за секса. Бангкок — это же рай на земле для сексуальных извращенцев. Что тебе нужно, то ты и получишь. Васэда любит трахать детей. Девочек, мальчиков, ему без разницы. Просто любит помоложе.

Ники осушил свой стакан.

— Пару раз он говорил что-то о моих дочерях, и я сказал, что мне такие разговоры не нравятся. Один раз он предложил мне деньги, если я дам своих дочек потрахать, и я взбесился. Хорошо ему выдал, вырубил. У меня две чудесные дочери, вот. Старшей двенадцать, другой девять, и при мне такие вещи никто говорить не будет.

Он опустил глаза к полу, где лежал богатый ковер.

— Японцы. Они наглые люди. Им кажется, что их дерьмо не пахнет, а женщин они не уважают вообще. Думают, любую могут трахнуть. Я видел, как эти японцы приезжают в Бангкок на секс-туры. Авиабилет, отель и секса сколько захочешь. Все в одном пакете. Проклятые японцы, женщины для них грязь.

Ники Макс подошел к кофейному столику, взял графин и налил себе в стакан.

— Васэда. Оказалось, он затаился. Выжидал, когда появится возможность отомстить мне за ту трепку. А я по глупости дал ему такую возможность. Сыграл на руку.

Он выпил половину стакана одним глотком.

— У меня шли переговоры с Васэдой и Ганисом о корейских гобеленах и цейлонских скульптурах. Мне были нужны деньги. Б?льшая часть того, что я получил от Хермана Фрея в Сан-Августине, ушла на твои больничные счета в Мехико. И, если помнишь, мне пришлось подмазать мексиканских полицейских, чтобы не трогали — а потом уже вмешалась сенатор Маклис и забрала нас от этих поедателей бобов.

Пенни кивнул.

— Я помню.

— В общем, я сказал Васэде, что цену на эту партию поднимаю. Черт возьми, в Таиланде же нельзя делать дела, если кому-то не платишь, и платить надо многим. У меня жена таиландка, я еще и ее родственникам деньги даю. Они бедные и, как все там, считают любого американца миллионером. Васэда разозлился и говорит — я нарушил слово о цене, а никому это не позволяется, потому что он чертов японец, наверно. Он пообещал меня проучить.

Ники сморгнул слезы с глаз.

— Он изнасиловал моих дочерей. Сначала устроил так, что меня взяла полиция. Заявил, будто я угрожаю его убить. Полицейские знали — все это ерунда, но он дал кому-то на лапу, вот я и сидел в камере, пока он насиловал моих девчонок. Я проехал полмира, чтобы убить его, и никто меня не остановит. Даже если я сам умру, пусть. Да я готов десять раз умереть, но его с собой унесу.

Он повернулся к Пенни спиной, опять стал смотреть в сад.

Это не болтовня, подумал Пенни. Не поза. Ники Макс говорит серьезно.