Я закрыла дверь и провела гостей из темного вестибюля в святилище. Пыльник Дэвида задевал потертые ботинки, а шляпу он снял на пороге — ему было неловко на освященной земле. Говарду, колдуну, это было все равно — он улыбнулся и помахал в сторону потолка в ответ на тонкие приветственные голоса. У меня, наверное, долг благодарности перед Говардом — это была его идея, чтобы Дэвид взял меня в партнеры по бизнесу.

Поношенную кожаную шляпу Дэвид положил на рояль и покачался с пятки на носок — с ног до головы самец альфа, пусть даже несколько смущенный. От его плотной, но грациозной фигуры чуть веяло мускусом, рукой он задумчиво потирал намек на щетину, вызванную почти полной луной. Для мужчины он был не слишком высок — почти глаза в глаза со мной, но это компенсировалось чистой мужественностью. «Поджарый» — наверное, таким словом я бы его описала. Или «соблазнительный» — если он в своем беговом трико. Но у него, как и у Миниаса, сложности с межвидовыми контактами.

Он был вынужден по-настоящему принять титул самца альфа, когда случайно обратил двух человеческих женщин в вервольфиц. Считалось, что такое невозможно, но в тот момент Дэвид был владельцем очень мощного вервольфовского артефакта. При виде Дэвида, принявшего на себя эту ответственность, я испытывала и гордость, и вину, потому что все это отчасти случилось из-за меня. Ну, ладно — в основном из-за меня.

На зимнее солнцестояние будет год, как Дэвид создал со мной стаю — этого требовал его босс, но Дэвид уперся и выбрал колдунью вместо вервольфицы, таким образом не приобретя никаких новых обязанностей. Для нас соглашение было взаимовыгодным: Дэвид сохранил работу, а я получила скидку по страховке. Но сейчас он стал альфой взаправду, и я гордилась тем, как он красиво это принял. Изменил свой образ жизни, чтобы две женщины, которых он обратил с помощью фокуса, чувствовали себя желанными, нужными и приятными; использовал каждый шанс, чтобы помочь им исследовать их новые возможности с радостным удивлением.

Но больше всего я гордилась тем, как он скрывает постоянно грызущее его чувство вины. Ведь если бы они узнали, как он переживает, что обратил их без из согласия, у них могло бы возникнуть чувство, будто это превращение — вещь плохая. Еще круче его благородство проявилось, когда Дэвид взял на себя вервольфовское проклятие, спасая мой рассудок. Меня бы это проклятие убило в первое же полнолуние, а Дэвид говорил, что ему оно нравится. Я ему верила, хотя и беспокоилась. Дэвида я ценила полностью такого, как он есть. И такого, в какого он постепенно превращался.

— Дэвид, Говард, привет! — поздоровалась Айви с конца коридора. Она была уже причесана и обута. — Останетесь ужинать? У нас там тушится полный котелок чили, его много.

На самом деле Айви просто хотела забраться Дэвиду в штаны.

Дэвид встрепенулся, услышав ее голос, запахнул пыльник поплотнее, отступил на шаг, поворачиваясь к ней.

— Спасибо, не получится, — ответил он, не поднимая глаз. — У меня пробежка с дамами. Но Говард, если хочет, может нас забросить и вернуться.

Говард что-то промямлил про деловое свидание. Айви отвернулась к витражу и луне, уже почти полной, но сейчас скрытой за облаками. Вервольфы умеют превращаться в любой момент, но три дня полнолуния — единственное время, когда разрешено бегать по улицам города на четырех лапах. Такова традиция, параноидальными людьми превращенная в закон.

Это у себя дома вервольфы могут делать что хотят. Сегодня лунная дорожка будет забита.

Садясь в кресло, Айви дернула ножкой, как кошка хвостом, и перевернула журнал, чтобы не было видно заголовка. Мне стоило труда сохранить серьезную физиономию. Мало кто может произвести на Айви такое впечатление, чтобы она выглядела как влюбленная школьница. Нет, не то чтобы она была вся нараспашку — наоборот, так сдержанна, что малейший признак увлеченности виден яснее, чем была бы груда любовных записок на полу ее комнаты.