Громкая музыка и яркие движущиеся картинки наполнили его существование жизнью. Никогда прежде Яр не веселился так, как в эти дни, Веселился отчаянно и безоглядно, безумно и отрешенно.
Они разбивали сиберов в каком-то полулегальном баре на окраине города.
Они участвовали в конкурсе на самую любвеобильную пару.
Они карабкались на стену «Дома Отчаянных».
Они забирались в необитаемые подземные лабиринты.
— Почему ты никогда не показывала мне этого?! — кричал Яр, обводя руками сияющий город, развернувшийся внизу. Они, обнявшись, стояли на крохотной площадке трансляционной башни. Лишь немногие небоскребы возносились на такую высоту.
— К этому нужно быть готовым, — кричала Алета, крепко держась за металлический шпиль. Сильный ветер трепал ее рыжие волосы и гудел в натянутых тросах. Настоящий свободный ветер, которого никогда не бывает там, внизу.
— Что это значит?
— Подумай, и, может быть, поймешь сам.
Яр не хотел ни о чем думать…
Однажды Алета решила, что Яру пора поговорить с младшей женой. Она свела их в ресторане «Идальго», а сама незаметно исчезла.
— Привет, — сказала Ольша, усаживаясь напротив.
— Привет, — сказал Яр. — Извини за тот разговор.
— Не надо сейчас оправдываться. Алета мне все объяснила.
— Все?
— Ты болел. Ты бредил. Мы не должны были видеться.
— Да, конечно. Я сам не понимал, что говорил.
— Это уже не важно. Ты знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить?
— О ребенке.
— Алета уже тебе рассказала? Я же просила ее не делать этого…
— Я догадался сам, — соврал Яр. — Она просто потом подтвердила.
— Догадался? — Ольша удивленно посмотрела на него. — Почувствовал?
— Не знаю… — Яр замялся. — Наверное… Не могу объяснить…
— Я хочу его оставить, — резко сказала Ольша, и лицо ее сделалось острым и строгим.
— Я не против, — сказал Яр.
— Нет, ты не понимаешь… Я хочу сама выносить его…
— Сама? Зачем?
— Я так хочу…
— Но в доме рождений…
— Да, да, я знаю! Мне все это говорят, все только это и твердят: дом рождений, дом рождений! Там безопасней! И мне, и малышу!
— Именно.
— Нет! Я не хочу! Не хочу его отдавать!
На них стали оборачиваться. И Яр подвинулся ближе, взял Ольшу за руку, погладил ее пальцы:
— Успокойся… Не кричи…
Он налил ей лимонной воды, велел выпить. Сказал, сам не веря, что произносит это:
— Если ты хочешь, пусть будет так.
— Но это не все… — Она посмотрела на него. Глаза ее влажно блестели. — Я не хочу отдавать его в дом воспитания. Я хочу сама вырастить его.
Яр нахмурился, отпустил ее руку. Долго молчал, глядя в тарелку. Сказал:
— Он будет дикий.
— Он будет мой!
— Это неправильно.
— Почему?!
— Так нельзя.
— Почему?! Почему?!
— Потому что это плохо.
— Кому плохо? Мне? Тебе?
— Я не хочу, чтобы мой ребенок был дикий.
— Я его воспитаю!
— Ты не сможешь. Не сумеешь. Это же… Это груз, ответственность. Разве ты не понимаешь? Тебе не осилить… Дома воспитания для того и созданы — слава предкам…
— Зачем ты так говоришь?!
Она разрыдалась. |