Дядя Даниэла, глава ЦБ Австрии Михаэль Рознер сделал все, чтобы юноша был причастен к появлению евро не только в фантазиях разных высокопоставленных политиков Европы, но и в реальном измерении…

— Мой юный друг! — вещал Слон молодому Штефнеру. — У вас однозначный талант, да и ремесло почти в руках. Но вы настолько молоды, что в ваших работах чувствуется эта молодость!..

— Разве это плохо? — удивлялся молодой человек.

— Видели ли вы двадцатилетних политиков во главе государства?

— Нет, — признался Даниэл.

Ну, и как вы думаете, допустят ли эти дяди, чтобы ответственные министры доверили столь юному молодому человеку создание общеевропейских денег?

— В ваших словах есть правда, — признал Штефнер.

Переводчик Алик Роверман был свидетелем, как всего за полтора года его босс потрясающе выучил немецкий язык.

Каждый день он боялся собственной отставки, но шло время, а он все проживал в хорошем номере берлинского «Интерконти», делая для Слона лишь изредка маленькие дела.

Слону Алик Роверман как переводчик был более не нужен, но был нужен на чужбине друг.

Он договорился с Даниэлом Штефнсром, что дизайн будет его, Слона, а все остальное — производство и сопутствующие политические демонстрации будут отданы на откуп племяннику Михаэля Рознера.

— Ну и какие-нибудь бумажные купюры сами сфантазируете. Например, испанские…

Самое главное, дядя был в этом вопросе на стороне русского.

Последнее, что убедило молодого Штефнера согласиться, это предложение русского быть родителем евро инкогнито, пусть все думают, что евро — дело рук Даниэла. Лишь одно просил Слон — несколько высших наград от стран — участниц Евросоюза. Пусть тоже инкогнито!

— Это можно! — согласился глава австрийского Центробанка.

Михаэль Рознер пытался подсчитать дивиденды в случае удачного исхода глобального проекта, но не смог. Таких цифр в мире денег не существовало.

Шесть лет Слон не выезжал из Европы, трудясь на монетном дворе, созданном в секретном местечке Берлина специально для производства евро.

Иногда он звонил домой, но всякий раз нарывался на истерику Кристины Егоровны, которая вопила через границы, что им есть нечего, что у Нинки скоро месячные начнугся, а у девчонки колготки с десяти лет не менялись…

У Слона за дочь болела душа, как и за Кристину Егоровну. Впрочем, боли были не сильными, но достаточными для того, чтобы принять меры.

Ближайшей страной, в которой не предполагалось вводить евро, была Швейцария.

Слон прибыл в эпицентр нейтралитета с чемоданчиком Бориса Борисыча и на месяц закрылся в гостинице Цюриха, в номере которой произвел один миллион швейцарских франков. Один раз он это сделал за жизнь, заплатив за фальшивку долгой депрессией, смешанной с алкоголем.

После окончания работы по созданию фальшивых франков Слон отправился на Федералплац, 12, где открыл номерной счет, заказав к нему две пластиковые карточки.

Деньги, произведенные Слоном, не вызвали у банкиров никаких сомнений… Он ли сомневался…

Вечером, перед утренним самолетом в Берлин, Слон встретил в холле гостиницы поддатого русского и быстро с ним сошелся характерами. Он живо интересовался у нового знакомого, как там в России, какие перемены?..

Валера, так звали нового друга, на вопросы отвечал охотно, вливая в себя порцию за порцией виски.

А потом Валера пригласил Слона к себе в номер, где показал новом другу картину Модильяни. Он плакал, глядя на холст, и все спрашивал Слона:

— Почему она без глаз, Мамонт? Почему?

Слон на «Мамонта» не обижался, все равно ответа на вопрос не знал, плакать ему не хотелось, а потому он распрощался с соотечественником, получив от того на прощание визитную карточку, на которой утверждалось, что Валера — руководитель группы компаний «Гамма».