|
Но изменить что-либо она уже не могла. Настя тоже ничего не могла изменить, вся она была в этом ударе, в этом отчаянном броске, где, по сути дела, не было надежды на победу, на удачу, где было только отчаяние, сконцентрированное на острие меча. Поначалу – так, по крайней мере, казалось Насте – ее удар был нацелен между лопаток барменше, но потом, то ли по неопытности Насти, то ли по какой-то более серьезной причине, клинок пошел куда-то вверх, и когда сталь встретилась с плотью, то хрустнули шейные позвонки, брызнула темная кровь, и змеи вдруг утихли, стали одна за другой опадать, словно погружаясь в спячку. Горгона попыталась повернуться, но Настя крепко держала рукоять меча, а тот будто бы сам продолжал свой путь, разрывая оставшиеся сочленения между туловищем и головой. И, может быть, это было плодом воспаленного воображения, но Насте в эти секунды казалось, что рукоять меча стала теплой, потом горячей, а потом нестерпимо раскаленной, и Настя, вскрикнув, разжала пальцы. Сначала на пол упала отрубленная голова горгоны, потом меч, потом обезглавленное тело. Настя отшатнулась. Густой неприятный запах поднимался от трупа, и Настя поспешно зажала рот рукой, но поняла, что это не спасет, и кинулась к двери. Приступ тошноты настиг ее уже на воздухе; кругом стояли сосны, где-то пели птицы, дружелюбно светило сентябрьское солнце, но всего в нескольких шагах от этой идиллии, почти в дверях ресторана «Три сестры», лежал обезглавленный труп некоего существа, внешне похожего на женщину. И это было бесспорным доказательством того, что помимо известного Насте мира существует мир другой, неизвестный, непонятный и уже поэтому жуткий. Возможно, один из этих двух миров был лишь декорацией для другого, но который из двух? Пока на все вопросы Настин желудок отвечал болезненными спазмами, дальним эхом которых пришла головная боль. Походкой сомнамбулы Настя подошла к ближайшей сосне, оторвала веточку и понюхала ее. Потом провела иголками по руке. Сосна была настоящей, и Настю это слегка успокоило. Она прислонилась к дереву, сделала несколько глубоких вдохов, потом посмотрела на свои пальцы – не дрожат. Почти. Они снова задрожали, как только Настя приблизилась к порогу «Трех сестер». 12 В тот первый вечер они со Смайли засиделись допоздна, и, следовательно, до утра оставалось совсем немного, однако вопреки здравому смыслу это «немного» растянулось на целую вечность. Всю ночь Настя боролась с темными удушливыми сновидениями, где не было четких сюжетов или даже лиц, а были лишь подбирающиеся со всех сторон тени, от которых Настю прошибал пот. Когда холодные пальцы теней смыкались на Настиной шее, она вздрагивала и просыпалась, испуганно озираясь по сторонам и надеясь, что за окном уже светает, но находя вместо этого все ту же беспросветную ночь. Когда утро все же наступило, то, высунув голову из-под огромных одеял нереального белого цвета, Настя посмотрела на часы и тут же нырнула обратно. «Наверное, скоро придет Смайли, – подумала она. – Придет… и пусть катится к черту со своим диктофоном!» После вчерашнего у нее пропало всякое желание погружаться в воспоминания и искать там ответы, искать то, что было утрачено когда-то, искать там саму себя… В это утро в большой уютной постели не было места ненависти к Денису или сожалению об обманутых чувствах, там было одно простое желание: оставьте меня в покое. |
