|
И эта мысль о покое Насте очень нравилась; она улыбнулась и свернулась калачиком, взбивая вокруг себя одеяло, как молочную пену в капуччино. Ее тянуло в сон, но в снах тоже не было покоя, там жили темные бесформенные тени, встречаться с которыми у Насти не было никакого желания. Поэтому она попыталась просто подремать, инстинктивно вздрагивая, как только ей казалось, что она проваливается в сон. Потом ей надоели эти игры, и она просто лежала, глядя в потолок и ни о чем не думая. Она знала, что имеет право на такое порочное времяпрепровождение, и, ожидая, что скоро Смайли предложит ей выбраться из постели и заняться делом, заготовила несколько убийственных ответов на это предложение. Однако Смайли не торопился, и со временем разглядывание потолка и мысли ни о чем приелись. Оказалось, что покой хорош лишь в небольших дозах. Настя решила, что пора вставать, но край постели оказался так невероятно далек, что по пути туда Настя снова задремала. Было уже около двух часов дня, когда Настя все-таки добралась до края постели, коснулась пятками щекочуще-мягкого ковра, привела свое тело в вертикальное положение и насладилась легким головокружением. Потом она пошла в ванную и смыла с себя ночной пот, эти метки, оставленные бесформенными тенями из непрошеных кошмаров. Затем она села на край постели и, неспешно расчесывая волосы, еще немного подождала Смайли: она ведь заготовила действительно хорошие реплики в его адрес, будет обидно, если они пропадут. Но Смайли перехитрил ее и не явился, отчего сидение в номере сразу стало бессмысленным и скучным. Настя посмотрела на телефон – можно было заказать поздний завтрак, можно было спросить, куда это подевался Смайли. Но Настя вдруг поняла, чего ей действительно хочется: ей нужно срочно выйти из номера и пойти куда-нибудь – в ресторан, на поиски Смайли, в парикмахерскую, еще черт знает куда, лишь бы выйти и доказать самой себе, что она не под арестом, что она свободна, что она ходит куда хочет и… Вот именно, она не собирается до конца своих дней оплакивать Дениса Андерсона и их якобы большое и якобы светлое чувство. Проблема была в том, что ей было совершенно нечего надеть. Кроме шуток. Одежда, в которой она приехала в гостиницу, как-то сама собой исчезла, и слава богу, потому что в этих вещах Настя прошла и отчасти проползла Старые Пряники, а связанную с этим кучу неприятных ассоциаций вряд ли можно было вычистить многократной машинной стиркой. Впрочем, даже выстиранная, та ее одежда совершенно не подходила к интерьерам гостиницы. Настя даже засомневалась, подходит ли она сама к этим интерьерам; может быть, ей лучше не высовываться из номера, чтобы не пугать персонал и прочих постояльцев? Она вошла в ванную комнату и пристально изучила свое отражение в зеркале. Диагнозом было скептическое «м-да» и глубокий вздох. Конечно, этому лицу не помешал бы визит к парикмахеру, к косметологу, а может, и к пластическому хирургу, если бы Настя не боялась пластических хирургов. Лицо было бледное и какое-то уж совсем исхудавшее, что придавало ему до неприличия несчастное выражение. И еще мешки под глазами… Настя потерла их в надежде, что те исчезнут, как ночной кошмар, но мешки крепко держались за свое место в этой жизни. Настя опустила руки. Кстати о руках… И о ногтях… Вот он, истинный ужас. Короче говоря, когда Настя, одетая в длинный купальный халат, вышла из номера, то руки ее были в карманах этого халата, а мысли совершенно в противоположной от Дениса Андерсона стороне. Она протопала босиком до лестницы и уже стала спускаться вниз, когда заметила, что сзади нее неслышно следует могучего телосложения мужчина, причем мужчина вполне приятной наружности, и что самое удивительное – костюм сидел на нем так, будто мужчина в нем родился. |
