|
В следующий раз обязательно упаду на колени. Хотя с чего вдруг такое хобби – производить впечатление на бедного гнома? Ты хотел ему что-то сообщить? – Кое-что передать. – Передавай. Фигура за столом качнула могучей головой, но тут раздался глухой стук, и по полу покатилась пустая бутылка. Сосед Люциуса исчерпал имевшийся на столе запас алкоголя и теперь маялся без дела; он стал беспокойно покачиваться на своем табурете, бросил быстрый взгляд на соседа и пробормотал: – У тебя что-то с лицом… – Спасибо, что заметил, – ответила из-под потолка увеличенная копия Марлона Брандо. – А это кто? – спросила Настя Смайли, но тот пожал плечами. – Это мой попутчик, мой старый знакомый, – охотно пояснил Люциус. – Мы с ним как Дон Кихот и Санчо Панса, Холмс и Ватсон… – Бивис и Баттхэд… – подсказала Настя. – Не знаю, не читал, хотя, судя по твоему тону, это нечто обидное. Возвращаясь к моему приятелю – Настя, а ведь ты с ним знакома… – Разве? – …но и его ты не узнала, а потому быть и ему богатым… Настя насторожилась – среди приобретенных ею за последнее время знакомых немного было таких, с кем бы ей было приятно встретиться. Или точнее – таких практически не было. Филипп Петрович лежал в больнице, а больше… – Пусть сначала отдаст мне мои пальцы, – раздался вдруг надтреснутый голос, и Настя узнала не по голосу, но словам. – Иннокентий? – недоверчиво привстала она из-за спины Смайли. Человек с замотанным лицом никак не отреагировал, зато огромная фигура Марлона Брандо исполнила многозначительный кивок. – Я тебя не узнала с этим платком… – Без платка ты бы его тоже не узнала. Несчастный случай на производстве. Я подобрал парня, когда тот валялся в какой-то канаве и весь дымился… Запах жареного мяса на рассвете – это нечто… Человек с замотанным лицом отозвался на эту фразу неразборчивой, но эмоциональной тирадой. – Ты хотел мне что-то передать, – напомнил Смайли. – Спасибо, что напомнил, – иронично заметил Люциус. – Странное это чувство – когда исполняешь не свою волю, а лишь являешься посредником между двумя разными силами, каждая из которых полна ненависти, угроз, мстительных планов. Все это течет сквозь меня, и, надо вам сказать, я чувствую себя при этом прямо как сточная канава! – Это было лирическое отступление, – сказал Смайли. – У меня аллергия на лирические отступления. Что там у тебя в руке? – Конверт. Громадная лапа Брандо оторвалась от поверхности стола, и Настя в самом деле увидела конверт. – Ты теперь еще и почтальоном работаешь, – сказал Смайли, и Насте почему-то показалось, что гному не стоит так говорить, не стоит дразнить Люциуса, не стоит нарываться на ссору, потому что… Потому что в этом письме есть нечто важное, причем важное лично для нее, Насти. Ведь Люциус сказал, что будет беседовать именно со Смайли и с ней, ведь это он неспроста… – Конечно же, это неспроста, и, конечно же, я отдам это письмо, – ответил ей голос Люциуса. – Несмотря на все эти жалкие гномьи попытки сострить. У гномов ведь нет чувства юмора, Настя. Ты не знала? Смайли, ты тоже не знал? Я удалил это чувство из прототипа, понятно? Я сказал Богу – ну пусть будет хотя бы одна раса без чувства юмора, чтобы всем остальным было на ком отвести душу. |
