Такая одежда не то чтобы портила ее, но и не очень шла — главным образом потому что девочкой-то Ната не выглядела. Она производила впечатление юной — и в тоже время вполне зрелой женщины. Почувствовав под руками гладкую холодную поверхность колготок, Дан прижал к ней ладони и стал медленно задирать юбку. Ната тут же отвлеклась от созерцания пейзажа, обернулась и отодвинула его руки.
— На нас же смотрят, — сказала она укоризненно.
Дан оглянулся: за окнами головы всех пассажиров мужского пола были повернуты в их сторону.
— Ну и что. Кому какое дело? Ты же не в своем инкубаторе. Сейчас ты никого не смутишь этим, даже если мы прямо здесь начнем...
— Нет! — сказала Ната, на которую, судя по всему, накатил один из ее приступов чопорности. — Не можешь потерпеть?
— Да ты пойми, это совершенно нормально, — принялся увещевать Данислав. — В университетских общежитиях даже нету раздельного проживания. Мальчиков и девочек селят не просто в общих корпусах, а в общих комнатах — по четыре-шесть человек, чтобы молодежь друг друга просвещала, понимаешь? — Говоря это, он медленно подступал к Нате, а она отступала, пока не уперлось спиной в ограждение.
— Мне так не нравится, — сказала она. — Не нравится, когда при этом на меня смотрят.
— Откуда ты знаешь? Ты что, делала это, когда на тебя смотрели?
Ната порозовела.
— Нет. Но я... я и так знаю. Это должно быть... — она наморщила лоб. Недостаток словарного запаса, да и вообще умения обращаться со словами, выражать мысли и, главное, чувства, заставлял ее часто морщить лоб. — Чтобы только вдвоем. Об этом не надо говорить и показывать это, и смотреть, потому что тогда... Ну, в общем...
— Исчезает таинство? — подсказал Данислав.
— Что? Да. Оно... Как ты сказал?
Так вот почему она не любила смотреть эротические фильмы, почему заставила его уйти с секс-шоу, на которое он ее когда-то повел, не любила даже разговоров на эту тему, хотя при всем этом в постели отнюдь не была пуританкой...
— Интимность пропадает, остается грубый секс, — пояснил Дан.
— Да... Что? Мне так не нравится. Тебе будет приятно, если... если мне не будет нравиться, когда мы это делаем?
Этот довод смутил его.
— Ну, нет, — сказал Данислав. — Нет, конечно, я не хочу делать это так, чтобы тебе не нравилось. Но хотя бы поцеловаться мы можем?
Раздался писк. На правом рукаве куртки Дана сидела свернувшаяся кольцом псевдоживая ящерица — биомеханический тонк. Данислав завел его недавно и уже хотел поменять, потому что, как выяснилось, это устройство раздражало его. А вот Нате подобное наоборот нравилось, забавляло — пришлось купить ей тонк-жука с игрушечным дизайном. Во лбу ящерки горел рубиновый глаз — жестикулярный датчик — и когда Данислав поднес к ней руку, она сама собой развернулась и прыгнула в ладонь.
— Да, Калем, — сказал Дан в щель под пружинным хвостом, то есть в динамик тонка. — Мы подъезжаем, скоро будет. Ага, давай...
Ната улыбалась. Дан положил руки ей на плечи и поцеловал.
Солнце горячим медом заливало тарелку наземной станции, окруженную покатыми стенами из пластистекла. Грузчик-колесничий с притороченной к животу тележкой похватал сумки и уложил к себе под брюхо.
Хотя они не виделись уже много лет, Дан сразу узнал появившегося на дорожке чернявого черноглазого Калема. Старый друг тоже колесничий: до колен ноги почти нормальные, а ниже — два органических колеса. Многочасовая хирургическая операция — и кость сложной формы, что-то вроде перевернутой Y, подвижно закрепленная в колене, охватывает колесо наподобие велосипедной ‘вилки’. |