|
Не могут расслабиться эти люди, всегда ждут подвоха. Не научила их расслабляться жизнь в России. Мои бывшие земляки были в изрядном подпитии. На что уж испанцы громко разговаривают, но эти орлы своим ором переходили все грани приличия. Заглушали, прямо-таки скажем, мой фламенко. К тому же матерились как извозчики. Руками размахивали. Цветастые рубахи их были распахнуты, на мощных грудях висели золотые цепи в два пальца толщиной. Шорты, напоминающие семейные доколенные трусы застойных времен. На ногах – тапочки. Словом, имели мои ньюрашены внешний вид, подходящий для пляжа, а не для ресторана. Но никто на них внимания не обращал. Я с трудом даже представляю, как нужно выглядеть, чтобы на тебя обратили внимание в центре Барселоны. Может быть, голову вторую отрастить? Или бивни, как у мамонта? Никто на них внимания не обращал. Ну, сидят двое пьяных белобрысых мордоворотов, лопочут что-то не по-испански. Немцы, наверное. А им, судя по всему, обидно это было. Вот сидят они, два русских героя, Леха и Вова, два крутых конкретных пацана, в центре Барселоны, пьют ихний херес, жрут ихних улиток со шпинатом, девку классную подцепили, сейчас оттягиваться поедут в полный рост. А кореша-братва далеко в Рассее застряли, некому порадоваться на Леху с Вовой. Потому что народ местный – все какие-то фуфлыжники, человеческого русского языка не понимают. Фраера, жируют тут себе в Европах, жизни не знают! К нам бы их! А лучше нас сюда! Мы бы им тут сразу шухер навели, шоб знали, как, в натуре, дела делать надо… Примерно такой вот базар был у этих братков. Они вели себя так, словно находились на необитаемом острове. Они были твердо уверены, что никто на этой площади не понимает, о чем они говорят. И, в общем-то, они были правы – никто их не понимал и даже не слышал. Кроме меня. Скорее всего, я тоже не обратил бы на них особого внимания. Но случилось нечто, напрочь выбившее меня из колеи. Слава Богу, в тот момент я работал всего с тремя бандерильями. Потому что, будь их в тот момент больше, этих бандерилий, я бы непременно упустил бы парочку и они воткнулись бы прямо в стриженые затылки Лехи и Вовы. Девушка, которая сидела с ними за столиком, повернулась и посмотрела на меня. Я уже говорил вам, что мне не нравятся испанки. Но эта убила меня наповал, с первого взгляда. Грубо я говорю. Привык, наверное, грубовато говорить о женщинах. Так бывает, когда пытаешься скрыть свои истинные чувства. Так проще. Я не могу описать, что почувствовал в тот момент. Не то, чтобы язык мой был беден. Просто это страшно – сказать о том, что ты чувствуешь на самом деле, когда влюбляешься. Страшно показать всем то, что у тебя творится внутри, в душе твоей. Это все равно что оказаться голым на витрине, перед толпой пялящегося на тебя народа. Боль сдавила мое сердце. И какая-то щемящая грусть – детская и беспомощная. Я вдруг снова почувствовал себя мальчишкой, который не может глаз отвести от самой красивой девочки на танцплощадке, а девчонка эта смеется и болтает с подружками, и так мило убирает челку со лба нежной рукой, и ты стоишь бледный, прислонившись к стене, и сердце колотится, и невозможно сделать вдох, потому что любовь душит тебя как грудная жаба, и ты знаешь, что эта девчонка никогда не будет твоей, потому что у нее есть парень, высокий, спортивный, на три года старше тебя, и, конечно, ты ей не чета. И вот она уже уходит с ним под ручку, а ты смотришь на ее хрупкую спину, и она поднимается на цыпочки, и что-то говорит ему на ухо, и они смеются, смеются… Боже… Я вдруг обнаружил, что стою с открытым ртом и смотрю на нее, как болван. |
