|
Им удается напасть на нескольких французских разведчиков, беспечно продвигающихся по саду Сан-Фелипе Нери. Обстреляв их, мадридцы выхватывают навахи и устраивают форменную резню, столь кровавую и жестокую, что, сами устрашась содеянного и в предвидении неизбежной кары, разбегаются кто куда и прячутся. Таможенники решают укрыться в одном из зданий своего ведомства все на той же Реколетос, садовник Лопес, не расстающийся с дробовиком, увязывается за ними, и никто из них не подозревает, что уже очень скоро, когда французы всей силой нагрянут сюда, чтобы отомстить за своих зарезанных товарищей, убежище это станет для них смертельной ловушкой.
Начальник королевской тюрьмы отказывается верить своим ушам: — Чего, ты сказал, они хотят? Главный надзиратель Феликс Анхель, только что положивший ему на стол исписанный лист бумаги, пожимает плечами: — Нижайше просят. — Вот я и спрашиваю — о чем они просят? — Чтобы их отпустили защищать отчизну. — Ты издеваешься, Феликс? — Боже меня упаси. Начальник цепляет на нос очки и все еще недоверчиво пробегает глазами прошение, которое надзиратель, как предписано правилами внутреннего распорядка, представил ему на рассмотрение: Паелику в городе наблюдаются безпорядки, а с балконов слышно, что нужны люди и оружие для защиты Родины и Короля, я, ниже падписавшийся. Франсиско Хавьер Кайон, от своего лица и от имени арестантов, отбывающих срок отсидки во вверенном вам исправительном заведении, нижайше прошу отпустить нас на свабоду, дабы палажить жизнь на алтарь борьбы с чужиземцами и на благо отчизны. Клятвенно обисчаем все вернуться в тюрьму. Начальник, все никак не оправясь от изумления, смотрит на старшего надзирателя: — Какой это Кайон? Номер пятнадцатый, что ли? — Он самый. Грамотей, как сами изволите видеть. И слогом владеет. — И что же — ему можно доверять? — Можно-то оно конечно можно… Начальник ерошит бакенбарды и бормочет с большим сомнением в голосе: — Дело неслыханное… Ни в какие ворота… Даже в наших прискорбных обстоятельствах… И потом, среди них есть такие, кто отбывает срок за особо тяжкие… Как же можно их отпускать? Надзиратель покашливает, глядя себе под ноги, а потом переводит взгляд на своего начальника: — Еще сказали, что взбунтуют тюрьму, если их прошение не удовлетворят по-хорошему. — Как? Они угрожают?! — Начальник стучит кулаком по столу. — И эти канальи осмелятся?! — Тут ведь дело такое… Как посмотреть… Можно сказать, они уже осмелились… Собрались во дворе и забрали у меня ключи. — Надзиратель показывает на бумагу. — Это прошение, вообще-то говоря, формальность. Доказательство благих намерений. — Они вооружены? — Ну, опять же, как сказать… Обычное дело — заточки разного вида и фасона… Да, еще они обещают поджечь тюрьму. Начальник утирает лоб платком. — Это, надо полагать, тоже в доказательство благих намерений? — Да я что, господин начальник… Это они так говорят… — А ключи ты им отдал тоже по-хорошему? — Чего было делать?! Вы же знаете, какой это народ. «По-хорошему» — это ведь так говорится… Начальник поднимется из-за стола и раза два обходит его кругом. Останавливается у окна, озабоченно прислушиваясь к пальбе, доносящейся снаружи. — Ну и как ты считаешь — они сдержат слово? — Не имею на этот счет ни малейшего понятия. — А если тебя поставить над ними старшим, так сказать? А? Что скажешь? — Скажу, и притом со всем почтением, что если это шутка, то неудачная. |
