4

Когда капитан Веларде с волонтерами и увязавшимися за ними горожанами прибывает на улицу Сан-Хосе к парку Монтелеон, там уже больше тысячи человек. При виде белых мундиров и капитана артиллерии во главе толпа взрывается ликующим ревом и рукоплесканиями, так что Веларде с большим трудом удается подойти к воротам. Обнаружив, что они заперты, капитан стучит — громко и требовательно. Ворота чуть приоткрываются, и часовые — двое французов и испанец-артиллерист, — разглядев капитанские эполеты Веларде, не чинят больше препятствий, но впускают только его и еще одного офицера, которым оказывается стоявший ближе всех лейтенант Хасинто Руис. Войдя, Веларде замечает выстроенных французов и, прежде чем доложиться Даоису, прямиком и очень решительно направляется к их командиру.

— Вам конец, — выпаливает он в упор без предисловий и околичностей. — Если немедленно не скроетесь со всеми своими людьми.

Французский капитан, несколько ошеломленный и тем, с какой грубой простотой изъясняется новоприбывший, и его зеленым мундиром Главного штаба, растерянно молчит.

— Первый батальон гренадер уже у ворот, — отважно блефует Веларде, указывая на держащегося чуть поодаль Руиса. — Остальные на подходе.

Француз пристально смотрит сперва на него, а потом на Руиса. Снимает кивер и рукавом утирает лоб. Веларде нетрудно догадаться, о чем тот думает: со вчерашнего дня не поступало никаких приказов, обстановка за пределами Монтелеона совершенно непонятна, ни один из посыльных, отправленных по начальству, не вернулся — и неизвестно даже, дошли они до казарм или были растерзаны по дороге.

— Сложите оружие, — требовательно произносит Веларде. — Сложите оружие, пока не поздно. Толпа вот-вот ворвется сюда, и я тогда ни за что не отвечаю.

Капитан оборачивается к своим людям — сбившись в кучу, как овцы перед закланием, они беспокойно переглядываются, меж тем как за воротами толпа все громче требует оружия и головы французов. Стараясь выиграть время, он бормочет нечто невразумительное на ломаном испанском. Непонятно, кто такой этот офицер, кого он здесь представляет и какая сила за ним стоит, но властность, с которой он говорит, фанатический огонь в глазах и исходящее от него возбуждение способны любого сбить с толку. Веларде, угадывающий, в каком состоянии духа его собеседник, закусил, что называется, удила. Опустив руку на эфес, он все тем же непререкаемо-уверенным тоном требует, чтобы француз добровольно сделал то, что в случае отказа его заставят сделать силой. Время драгоценно, и каждая минута на счету.

— Сложите оружие немедленно.

Когда Луис Даоис выходит во двор взглянуть, что происходит, вконец обескураженный французский капитан со своей командой уже сдался Веларде, а волонтеры вошли внутрь. Даоису, как старшему в чине, остается только отдать подобающие случаю распоряжения: ружья — в пирамиду, капитану и его субалтернам — отвести приличное помещение и обращаться с ними со всей учтивостью, а семьдесят пять солдат — разместить в другом крыле здания, как можно дальше от ворот, и приставить охрану из шести волонтеров. Потом он уводит за собой Веларде и, запершись с ним в знаменном зале, устраивает ему настоящую головомойку:

— Не сметь тут распоряжаться без спросу! Чтобы это было в последний раз! Понятно?

— Но обстоятельства…

— К дьяволу твои обстоятельства! Когда ты, черт тебя возьми, уразумеешь — это не игрушки!

Как ни взбудоражен Веларде, он извиняется вполне искренне и говорит примирительно — ибо питает к своему другу глубочайшее уважение.

— Ну прости, прости меня, Луис… Я хотел только…

— Мне отлично известно, чего ты хотел! Но пойми же ты наконец — ничего нельзя сделать! Ничего решительно! Когда ж ты это в толк возьмешь?

— Но весь город восстал!

— Какой там «весь город»?! Горстка безумцев! Они обречены заранее.