Если бы из дворцовых сундуков пропало нечто лучшее, это пробудило бы ненужное любопытство. На шее мальчика красовалось ожерелье из неровно нанизанных раковин с каким-то деревянным талисманом в середине, который мальчик сам, наверное, вырезал из куска доски, выброшенной морем. Его ноги, покрытые пылью с ведшей через пустоши дороги, были хорошей формы.
Королева с удовлетвореньем отмечала все это, но видела она и другое: темные глаза, наследие испанской крови в жилах Амброзия, принадлежали Артуру; тонкую кость, нежный поджатый рот мальчик унаследовал от самой Моргаузы.
Наконец она произнесла:
— Тебя зовут Мордред, мне сказали?
— Да. — Голос мальчика охрип от робости. Он кашлянул, прочищая горло. — Да, госпожа.
— Мордред, — раздумчиво повторила она. Ее выговор, даже после стольких лет, проведенных на севере, оставался говором южных королевств большой земли, но говорила она четко и медленно и очаровательным голосом, так что он вполне понимал ее. Его имя она произнесла на северный островной манер. — Медраут, мальчик из моря. Так ты рыбак, как твой отец?
— Да, госпожа.
— Вот почему тебе дали такое имя?
Он помедлил, не понимая, к чему она клонит.
— Полагаю, да, госпожа.
— Ты полагаешь. — Она говорила легко, все ее внимание как будто было сосредоточено на складке, которую разглаживали ее тонкие изящные пальцы. Лишь главный советник королевы и Габран, ее нынешний любовник, хорошо знавшие ее, догадывались, сколь большое значенье имел ее следующий вопрос:
— Ты никогда не расспрашивал родителей?
— Нет, госпожа. Но я много чего еще умею, не только ловить рыбу. Я умею копать торф, я могу покрыть крышу и сложить стену, могу починить лодку и… и даже подоить' козу… — Он помедлил в нерешительности. По залу прокатилась рябь смешков, сама королева улыбалась.
— И скакать по скалам, словно молодой козлик. За что, — добавила она, — мне следует быть благодарной.
— Это пустяк. — К Мордреду вернулась утерянная было уверенность в себе. Нет нужды чего-либо бояться. Королева — прекрасная и добрая госпожа, как и говорила ему Суда, а вовсе не ведьма, как он воображал ее себе, и с ней на удивленье легко говорить. Он улыбнулся королеве: — Гавейн сильно растянул колено?
Новая волна шепота прокатилась по залу. “Ну надо же, Гавейн!” Сыну рыбаков невместно вести беседу с королевой, стоять тут прямо, словно он один из принцев, и глядеть ей прямо в глаза. Но Моргауза, по всей видимости, не видела в этом ничего необычного. Она оставила без вниманья бормотанье и шепотки, но внимательно наблюдала за мальчиком.
— Не слишком. Теперь, когда колено растерли мазью и наложили повязку, он ходит вполне сносно. Завтра он вновь вернется к своим занятьям с оружием. Он должен благодарить тебя за это, Мордред, и я тоже. Повторяю, мы тебе благодарны.
— Его бы и без меня скоро нашли, и я бы одолжил им веревку.
— Но они его не нашли, а ты дважды спускался по скале. Гавейн сказал мне, что это опасное место. Его бы следовало выпороть за то, что он полез туда, даже если он и принес мне таких великолепных птиц. Но ты… — Чудные зубки прикусили алую нижнюю губу, когда королева задумчиво изучала мальчика. — Ты должен получить зримое свидетельство моей благодарности. Чего бы ты хотел?
Поистине захваченный на сей раз врасплох, он уставился на нее во все глаза, сглотнул и начал бормотать, запинаясь, что-то о своих родителях, их бедности, надвигавшейся зиме и сетях, которые слишком часто латали, но она прервала его:
— Нет, нет. Это для твоих родителей, не для тебя самого. Для них я уже нашла дары. Покажи ему, Габран.
Молодой человек, светловолосый и красивой наружности, стоявший за королевиным троном, наклонился и достал из-за трона ларец. |