— Если ты имеешь в виду смерть Габрана — ничего, — ответил король. — Его следует пожалеть и оплакать, но, по-своему, его смерть была справедливой. А что до тебя, то в ближайшее время тоже ничего особенного не случится, разве что сегодняшнюю ночь ты проведешь не в том спальном покое, где тебя поселили с остальными мальчиками. Тебе понадобится побыть какое-то время одному, примириться с тем, что ты только что узнал. Никто не сочтет это странным; все решат, что тебя просто перевели в другой покой и держат отдельно из-за убийства Габрана.

— Гавейн и другие? Им нужно рассказывать?

— Я поговорю с Гавейном. Остальным пока не нужно знать ничего больше того, что ты сын Моргаузы и старший из племянников Верховного короля. Этого будет достаточно, чтобы объяснить твое положение при дворе. Но Гавейну я расскажу правду. Ему нужно знать, что ты не претендуешь ни на Лотиан, ни на Оркнейские острова и потому ему не соперник. — Он повернулся к двери. — Слышишь, в коридоре меняется стража. Завтра — праздник Митры и Рождество христиан, и для тебя, думаю, — зимний праздник твоих чужеземных оркнейских богов. Для всех нас — новое начало. Так что добро пожаловать в Камелот, Мордред. А теперь иди и попытайся уснуть.

Для мальчиков с Оркнейских островов жизнь в Каэрлеоне, пусть и более бедная развлеченьями из-за непогоды, была все же достаточно шумная и оживленная, и круговерть повседневных увеселений и трудов прогнала сами мысли о доме на островах, который, как ни посмотри, зимой был малопривлекательным местом. Учебный плац под стенами крепости расчистили, и невзирая на снег и лед тренировки не прекращались ни на день. Уже стала заметна разница. Четверо сыновей Лота — в особенности близнецы — были своевольны до безрассудства, но по мере того как возрастали их уменья, росло в них и понятие о дисциплине, что приносило с собой определенную гордость. Четверка еще разделялась, по привычке, на две пары: с одной стороны, близнецы, Гавейн с юным Гаретом — с другой, но ссоры вспыхивали все реже. Основное различие можно было заметить в их обращении с Мордредом.

Верный своему обещанью, Артур со временем переговорил с Гавейном. Беседа была долгой, и король поведал старшему из оркнейцев правду о рождении Мордреда, присовокупив к ней серьезное предостереженье. Отношение Гавейна к сводному брату заметно изменилось. В нем теперь сквозила сдержанность, к которой примешивалось облегченье. Облегчение — от того, что никто и никогда не попробует оспорить его титул старшего сына Лота и что его права на оркнейское королевство поддерживает сам Верховный король. Не исчезла и былая сдержанность, быть может, даже негодование на то, что новое положенье Мордреда как незаконнорожденного сына Верховного короля ставит его выше Гавейна; рука об руку со сдержанностью шла осторожность, порожденная догадками о том, что может таить в себе будущее. Всем было известно, что королева Гвиневера бесплодна; а потому существовала немалая вероятность, и Гавейн это понимал, что однажды Мордред будет объявлен наследником Артура. Артур сам был рожден вне брака и признан сыном и наследником лишь по достижении отрочества; возможно, настанет очередь и Мордреда. И правда, ходили слухи, что у Верховного короля есть и другие незаконнорожденные дети, но чада не были приняты при дворе и им не оказывали тех милостей, какими в присутствии всех придворных осыпали Мордреда. И сама королева Гвиневера прониклась любовью к мальчику и привечала его. И потому Гавейн, единственный из сыновей Лота, кто знал правду, выжидал и лишь делал осторожные шаги к тому, чтобы возвратить былую настороженную дружбу, которая некогда связывала его со старшим мальчиком.