Мысли кошки, казалось, были очень далеко, она вечно дремала, словно мечтала о чем-то.

— Как знать, — рассуждал отец, — может, она перевоплотилась?

Отец относился к кошке с почтением. А что, если у нее душа святой? Известно ведь, что святые, совершившие незначительное прегрешение, возвращаются на землю, чтобы искупить единственный свой проступок. Садясь за стол, отец обязательно оставлял кусочек кошке. Он подзывал ее, и она милостиво позволяла себя уговаривать, а после ела медленно, отбирая лишь то, что ей нравилось. Потом кошка поднимала голову и словно говорила: «Знай вы, кто я такая на самом деле, вы бы поняли, какая честь для вас мое присутствие в вашем доме…»

Ну как можно было после этого требовать, чтобы она ловила мышей?

Разве могла она ловить мышей?

Шоша

В те времена, когда мы жили на Крохмальной улице в доме № 10, я частенько оставался один по вечерам. Двор у нас был темным, а керосиновые лампы в узких коридорах больше коптили, чем светили. Наслушавшись рассказов родителей о дьяволах, демонах и оборотнях, я боялся выходить за порог, сидел в комнате и читал.

У нашей соседки Баши было три дочери: девятилетняя Шоша, пятилетняя Иппа и двухлетняя Тейбеле. Баша держала лавочку, которая не закрывалась допоздна.

Летом ночи короткие, а вот зимой они тянутся бесконечно. Квартира Шоши была единственным местом, куда я мог пойти в поздний час, но, чтобы добраться до нее, надо было пройти темным коридором. Путь занимал не больше минуты, но каким ужасом была наполнена каждая секунда! К счастью, Шоша, заслышав издали мои торопливые шаги и прерывистое дыхание, спешила распахнуть дверь. Стоило мне увидеть ее, и страх отступал. Шоша, хоть и была старше меня на год, казалась маленькой девочкой: светленькая — русые косички и голубые глаза. Нас тянуло друг к дружке, мы оба любили рассказывать всякие истории, и нам нравилось играть вместе.

Едва я переступал порог Шошиной комнаты, она принималась раскладывать свои «вещицы». Игрушки ее состояли из предметов, выброшенных взрослыми: пуговицы от старых пальто, ручка от чайника, деревянная катушка без ниток, фольга из чайной коробки и прочие подобные «сокровища». Частенько цветными карандашами я рисовал девочкам людей и животных. Шоша и ее сестренка Иппа приходили в восторг от моих художеств.

В комнате Шоши стояла кафельная печь, за которой жил сверчок. Он стрекотал все долгие зимние ночи напролет. Мне казалось, что он рассказывает бесконечную историю. Но как научиться понимать язык сверчков? Шоша верила, что за печкой живет домовой. Время от времени он помогал по хозяйству, но его все равно побаивались.

Домовой Шоши был горазд на всякие проказы. Бывало, Шоша, отправляясь спать, складывала чулки в туфли, которые ставила под кровать, а утром находила их на столе. Ясно, это проделки домового! Не раз случалось, что Шоша на ночь расплетет волосы, а проснется — домовой вновь заплел их в косы! Однажды Шоша забавлялась тем, что показывала на стене театр теней, как вдруг тень козлика ожила, соскочила со стены и боднула девочку в лоб. Ясное дело: и тут без домового не обошлось! Как-то раз мама послала Шошу в булочную за свежим хлебом и дала ей серебряный гульден. Шоша уронила монетку в канаву и в испуге с плачем бросилась домой, но вдруг почувствовала, что гульден опять у нее в кулачке. Домовой дернул девочку за левую косичку и шепнул: «Шлемель».

Сотни раз слышал я эти истории, и каждый раз приходил в восторг. Я тоже любил выдумывать всякие небылицы. Я рассказывал девочкам, что у моего отца есть сокровища, которые он хранит в пещере в лесу.