— Здесь ты будешь ходить в хедер, — сказал он.

— Я не знаю дороги.

— Тебя отведет учитель.

На завтрак мне дали еду, какой я прежде никогда не пробовал: белый хлеб с домашним сыром и копченой селедкой. Пришел сосед и принялся рассказывать о революции 1905 года, когда бунтовщики пытались свергнуть царя. Что тогда творилось! Всюду стрельба. Лавки все позакрывали. Полицейские разгоняли демонстрантов шашками. Раз даже кто-то кинул бомбу.

Мама печально качала головой. Отец теребил бороду. Прошло уже несколько лет, но обитатели Крохмальной улицы все еще не могли забыть пережитого ужаса. Многие из мятежников еще томились в тюрьме. Других сослали в Сибирь. Кому-то удалось перебраться в Америку.

— Так и чего они добивались? — спросил отец.

— Хотели прогнать царя.

Мама побледнела.

— Не следует мальчику слушать про такое.

— Разве он что понимает? — удивился сосед.

Но любопытству моему не было предела, и я все равно слушал.

День исполнения желаний

В хорошие времена я, как и другие мальчики, отправлявшиеся в хедер, получал от отца или матери по два гроша, или по копейке в день. Для меня эта монетка воплощала все удовольствия в мире. На другой стороне нашей улицы была кондитерская Эстер, там продавали шоколад, драже, карамель, мороженое и разное печенье. Я любил рисовать, но цветные карандаши стоили недешево, поэтому копейка оказывалась на деле не столь великим сокровищем, как представлялось моим родителям. Порой мне приходилось одалживать деньги у одного мальчишки в хедере — юного ростовщика, требовавшего проценты: по грошу в неделю за каждые четыре гроша.

Можете себе представить, как я ликовал, когда мне посчастливилось заработать целый рубль — сто копеек!

Теперь и не припомню, как это мне удалось, но, кажется, случилось это так: один господин заказал сапожнику лайковые штиблеты. Когда ботинки были готовы, они оказались то ли узки, то ли велики. Короче — заказчик отказался их брать. Сапожник обратился к моему отцу, чтобы раввин рассудил их спор. Тогда отец послал меня к другому сапожнику и велел спросить, сколько могут стоить такие штиблеты, и не хотел бы тот купить их, раз все равно торгует готовой обувью. У второго сапожника как раз сидел покупатель, искавший именно такие ботинки, и он был готов дать за них хорошую цену.

Сколько лет прошло, многое стерлось из памяти, но я до сих пор не забыл, как нес новые ботинки по улицам и как один из спорщиков дал мне рубль за труды.

Я сразу смекнул: если останусь дома, не видать мне денег как своих ушей. Родители наверняка потратят их на какую-нибудь обнову, которую и так давно собирались мне купить. Или еще того хуже — возьмут рубль как бы взаймы, а потом, сколько бы ни обещали вернуть долг, — ищи ветра в поле. Поэтому я решил утаить вознаграждение и потратить рубль на различные удовольствия и на исполнение моих самых заветных желаний.

Перво-наперво я поспешил убраться прочь с Крохмальной улицы, где все меня знали как облупленного. Здесь мне было не развернуться. А вот на Гнойной меня не знали. Я махнул извозчику, и тот остановил дрожки.

— Чего изволите, барин?

— Прокатиться хочу.

— Куда прикажете?

— На другие улицы.

— На какие такие другие улицы?

— Отвезите меня на Налевки.

— Что ж, давай сорок грошей — отвезу. Деньги-то у тебя есть?

Я показал вознице рубль.

— По рукам, но деньги вперед.

Я дал извозчику рубль. Он повертел его в руках, проверяя, не фальшивый ли, а потом отсчитал сдачу: четыре монетки по сорок грошей. Я вскарабкался на дрожки. Извозчик щелкнул кнутом и тронул так резко, что я едва не слетел на землю.