|
Не готова! Когда ты думала, что материнство – это красивые одежды, нежная малышка, которая постоянно улыбается и забавно смеется, а на деле она постоянно орет, гадит и все ломает! У Златы были колики, она не хотела ничего есть, орала, как резаная, стоило мне отойти от нее на пару минут, не спала в своей кровати, – Ника задохнулась и остановилась, ловя ртом воздух. Немного успокоившись, продолжила, избегая смотреть на молча смотрящую на нее Дину:
– Моя одежда стала мне мала, а Родион выехал в другую комнату. Подруги перестали приглашать меня куда-либо и даже звонить. Выходя с коляской на улицу, я постоянно сталкивалась с грубостью и хамством. Да ты вообще попробуй у нас по улицам с коляской девять месяцев в году походить! Вероника произносила оправдательную речь исступленно, страстно. Щеки раскраснелись, она трясла головой, смахивая раздражавшие ее снежинки. Казалось, что собственную защиту она репетировала тысячи раз. Каждое слово округло вылетало из хорошенького ротика и смачными мазками рисовало ужасающую картину. – Я даже не буду грузить тебя банальностями, сколько раз я думала, что лучше – выйти из окна или наглотаться таблеток, лишь бы они замолчали и дали мне поспать хотя бы несколько часов. – Но ты же могла нанять няню или отдать Злату в детский сад, – резонно возразила Дина. Она не вчера родилась и прекрасно знала, что послеродовая депрессия может быть очень серьезным заболеванием. Женщины выходят в окна вместе с детьми гораздо чаще, чем большинство может себе представить. Боясь осуждения окружающих, бедолаги тянут до последнего и стесняются обратиться за профессиональной помощью. Впрочем, не ей их судить. Разве сама она пошла к психологу или психотерапевту, когда ее собственная жизнь разлетелась на куски? Ей всегда казалось, что все эти походы и монологи на койке это из другой реальности, ужасающе далекой от нашей. Но ведь все те женщины просто не могли позволить себе помощь, а Ника могла. Так почему же… – Потому что я пробовала, брала помощниц. Но они раздражали меня, а я их. Родион был против, его родители были против. Ведь его любимая мамочка справлялась со всем сама. Да и я сама вначале хотела быть идеальной матерью и самостоятельно воспитывать своих детей. Иначе, о чем бы я писала в блоге? Дина не нашла, что ответить на подобную глупость и просто пожала плечами. А Вероника, не замечая ее реакции, продолжала: – Однажды, Родион все никак не мог поменять резину на моей машине, а тут, неожиданно выпал снег, зимой, – Вероника рассмеялась, – а нам ехать в поликлинику, потому что Роберт заболел. И Злату надо было взять с собой, не оставлю же я ее дома, правда? Такси я не могла вызвать, потому что в ту пору там не было детских кресел, а Родион, знаешь, он ведь за безопасность детей, поэтому никак эту гребаную резину поменять не мог. Вероника истерически рассмеялась, и Дина вдруг осознала, что та уже забыла про ее присутствие. Она сейчас не с ней, Диной, разговаривает, а с собственной совестью. И она будет обречена вести этот монолог ежедневно, изо дня в день, произнося одно и то же, доказывая самой себе, что поступила правильно. Что она не виновата. Что просто так сложились обстоятельства. И оборвется этот монолог только с ее, Вероникиной, смертью. Внезапно, Дине стало ее жаль. Она даже потрясла головой, чтобы отогнать наваждение. – В общем, мы пошли пешком, – продолжала тем временем бывшая лучшая подруга, – а тут начался дождь проливной, мы до остановки кое-как доковыляли, я решила в поликлинику на автобусе подъехать и, угадай что? – Что? – тупо переспросила Дина, вдруг начавшая видеть все происходящее в новом свете. Ей больше не надо было наказывать Веронику и мстить ей. Та уже наказала себя сама. Превратив собственную жизнь в то, что так искренне ненавидела – рутину и заботу о ком-то, кроме себя любимой. |
