Здесь же все было несколько иначе. Спать хотелось всегда и везде. Оттого часто все были злые, раздражительные. И если выдавалась малейшая возможность, то засыпали все и везде. Пусть даже это было пять минут, но все использовали для сна. Сон, равно как и еда — это святое! Жрать тоже хотелось всегда. Ну, не считая мыслей о женщинах. Здесь и без сдачи крови хотелось тесного общения с девчонками. И неважно симпатичная она или же крокодилица… Но девушек мы видели лишь во сне.

Если в институте девчонок было много. С любой можно было познакомиться. Перекинуться парой фраз, пообедать, поужинать, сходить в кино, а часто и предаться любовным утехам.

В первые же дни абитуриентства нас просветили старшие товарищи, что секс у курсанта младших курсов бывает как Новый Год. Но Новый Год — чаще.

И поэтому я натянул одеяло на голову и уснул. Одеяло на голову — так теплее. Август в Сибири — уже холодно. По утрам на траве иней. В обед — жара — загорай, а ночью можно холодильник отключать — мясо не испортится.

— Эй, второе отделение, подъем! — послышался приглушенный голос дневального.

— А?

— Что? Вставать?

— Вставайте подшиваться!

— Спасибо, что не забыл разбудить.

— Парни, вы утюг не брали?

— Нет, а что спиздили?

— Ну, какие-то гады утащили. Все ходят, спрашивают. Грозятся старшину поднять.

— Ну, поднимут, и что? Он выдаст новый утюг или родит его, или сыскной собакой спаниелем будет работать?

— Ага. Нюхай, старшина, ищи, след! След! След! Плохая собака! В будку, старшина!

— Надо будет собаку назвать старшиной.

— Лучше свиньей, как в анекдоте, приедешь в отпуск — зарежешь!

— Как будто это мы утащили. Вон в других ротах пусть ищут.

— Говорят, что наши, мол, мы всех ближе к бытовке.

— Не ссы. Пройдет строевой смотр, вернут утюги.

— Да хоть к сдаче наряда нашлись, а то хрен сменюсь. Фиг на этот строевой смотр, я на него не иду.

— Пусть с получки высчитывают.

— Точно не брали?

— Не брали. Сейчас будем форму растягивать, да, под матрац укладывать, чтобы к утру ровной была.

— М-да, дела.

Дневальный вышел, озадаченно качая головой. Он не верил никому, тем более нам. Но не докажешь никому и ничего.

— Макс, надо будет вернуть утюг перед сменой наряда. А то парни не сменятся. Весь наряд по лагерю не сменится. Я натягивал задубевший на холоде мокрый сапог.

— Положу, — Пономарь увертываясь от машущих рук одевающихся, натягивал сапоги. Сложно на маленькой площадке с низким потолком одеваться сразу восьми здоровым парням.

— А потом надо прикарманить снова на сутки, — это Олег Алтухов подал голос.

Вышли на улицу. Казалось, что в палатке холодно. Но на улице было еще холоднее. На передней линии горели тусклым огнем четыре лампочки — по лампочке на каждую роту. Возле них сидели и подшивали фурнитуру курсанты. Изредка хлопая себя по спине, щеке, телу, убивая комаров, мошек, которые в большом количестве роились вокруг лампочек.

Мы подошли к тумбочке дневального нашей роты. Устроились на бревне. Снимать куртку вообще не хотелось. И вообще какого хрена я тут делаю? Сюрреалистическая картина. Сальвадору Дали не снилось это. А то бы он и не такое нарисовал. Говорят сюжеты своих картин он подсматривал в дреме. После обеда дремал в кресле, брал большой ключ, ставил большой серебряный поднос на пол.