Верный своему слову, Пламенный не сделал здесь остановки. Через час сани были нагружены обратной почтой и провиантом. Пламенный впряг свежих собак и нанял нового индейца. С самого приезда Кама не говорил ни слова до тех пор, пока Пламенный не пришел к нему попрощаться, отправляясь в обратный путь. Они пожали друг другу руки.

— Ты убьешь этот бедный индеец, — сказал Кама. — Знаешь, Пламенный? Ты убьешь индеец.

— Ну, до Пелли-то его хватит, — усмехнулся Пламенный.

Кама недоверчиво покачал головой и в знак прощания повернулся к нему спиной.

В тот же день Пламенный перевалил через Чилкут, в темноте спустился с высоты пятисот футов и в метель расположился на ночлег на озере Кратер. Это была «холодная» стоянка; леса остались позади, а он не обременял саней топливом. В ту ночь их занесло снегом на три фута, а утром, в темноте, когда они откапывались, индеец попробовал удрать. Ему не улыбалось путешествовать с человеком, которого он считал сумасшедшим. Но Пламенный мрачно убедил его остаться на месте. Они миновали Глубокое и Длинное озера и спустились на уровень озера Линдерманн.

На обратном пути Пламенный развил ту же бешеную скорость, а индеец был менее вынослив, чем Кама. Он тоже никогда не жаловался и больше уже не пытался удрать. Он пробивал путь и делал все, что было в его силах, но решил держаться в будущем подальше от Пламенного. Дни сменялись днями, чередовались ночи и сумерки, холод уступил место снегопаду, потом снова хватил мороз, и все это время они покрывали огромные расстояния, оставляя позади бесконечные мили.

Но на Пятидесятой Миле их настигла катастрофа. Переходя ледяной мост, собаки провалились, и их затянуло под лед. Постромки, соединявшие упряжку с первой собакой, оборвались, и вся упряжка погибла. Осталась только одна собака; Пламенный впряг в сани индейца и впрягся сам. Но человек не может в такой работе заменить собаку, а эти двое пытались заменить пять собак. Через час Пламенный разгрузил сани. Он выбросил лишние вещи, провиант для собак и запасной топор. На следующий день собака от чрезмерного напряжения вытянула сухожилие. Пламенный пристрелил ее и кинул сани. Он взвалил себе на спину шестьдесят фунтов почты и провианта и навьючил на индейца сто двадцать пять фунтов. Большую часть припасов он выбросил без всякого сожаления. Индеец пришел в ужас, видя, что оставлена никому не нужная почта, а выброшены бобы, чашки, кастрюли, тарелки и запасная одежда. На каждого осталось по тулупу, по топору, жестяной котелок и незначительный запас муки и сала. Сало в случае надобности можно было есть в сыром виде, а мука, размешанная в горячей воде, могла поддержать силы. Даже ружье и несколько десятков патронов остались позади.

Таким образом они сделали двести миль до Селькирка. Пламенный вставал рано и шел до поздней ночи. Часы, уходившие раньше на устройство стоянки и кормежку собак, посвящались теперь пути. К ночи они разводили костер, завертывались в свой мех, пили навар из муки и оттаивали сало, надетое на концы палок. Утром, в темноте, они поднимались, не говоря ни слова, навьючивали на себя свою поклажу, завязывали наушники и пускались в путь. Последние мили до Селькирка Пламенный гнал индейца перед собой; тот походил на призрак со своими ввалившимися щеками и запавшими глазами; если бы за ним не следить, он повалился бы на снег и заснул либо бросил бы свою ношу.