— Валяйте, — сказал он. — Каков приблизительно ваш выигрыш? Как я уже говорил, ошибка на один миллион не имеет значения. Ведь выигрыш-то должен быть здорово большой.

К этому моменту Леттон, получив поддержку от Доусетта, оправился и ответил быстро и определенно:

— Боюсь, что вы находитесь в заблуждении, мистер Харниш. У нас нет выигрышей, которые мы собирались бы с вами делить, а теперь прошу вас не горячиться. Мне нужно нажать только эту кнопку…

Но Пламенный и не думал горячиться. Казалось, он был оглушен. Он рассеянно полез в карман жилета за спичкой, зажег ее и обнаружил, что у него нет папиросы. Все трое следили за ним с напряженным вниманием — как кошки смотрят на мышь. Когда дело было сделано, они знали, что им предстоит несколько скверных минут.

— Может, вы это повторите еще раз? — сказал Пламенный. — Как будто я что-то не совсем расслышал. Вы сказали…

В мучительном ожидании он впился в губы Натаниэля Леттона.

— Я сказал, что вы находитесь в заблуждении, мистер Харниш. Вот и все. Вы играли на бирже и сильно пострадали. Но ни Уорд Вэлли, ни я, ни мои компаньоны — словом, мы все, — не считаем, что мы вам должны.

Пламенный показал на кучу расписок и чеков на столе.

— Все это стоит десять миллионов двадцать семь тысяч сорок два доллара плюс шестьдесят восемь центов наличными. А вы мне что-нибудь за это дадите?

Леттон улыбнулся и пожал плечами.

— А история-то моя как будто, в конце концов, и к месту оказалась. — Он нервно засмеялся. — Ну что ж, сдача была ваша. Вы и сдали по всем правилам. Я шуметь не буду. Я — как игрок в покер. Сдача была ваша, и уж вы постарались вовсю. И добились своего — ловко меня ободрали.

Он с недоумением посмотрел на груду бумаг на столе.

— И все это не стоит даже бумаги, на которой оно написано. Да, черт побери, сдавать вы умеете, когда подвернется случай. О нет, шума я не подниму. Сдача ваша, и вы меня обставили, а какой мужчина станет визжать, когда другой сдает? А теперь карты выложены на стол, сдача кончена, но…

Его рука быстро скользнула во внутренний карман и вытащила большой автоматический кольт.

— Я говорю, ваша сдача кончена. А теперь я сдаю; посмотрим, смогу ли я захватить этих четырех тузов… — Эй вы, белая мумия, руки прочь! — резко крикнул он.

Рука Натаниэля Леттона, подбиравшаяся к кнопке звонка на столе, застыла на месте.

— Пересядьте! — приказал Пламенный. — Вон на тот стул. Живей, вонючий хорек! Живей, — говорю, — или один нажим — и из вас всех потечет, как через решето. И мать с отцом не узнают. Вы отодвиньте свой стул в сторону, Гугенхаммер; а вы, Доусетт, сидите смирно, пока я вам объясню достоинство этого автоматического револьвера. Он заряжен для большой игры и бьет без осечки восемь раз. Здорово работает, когда пустишь в ход… Покончив с предварительными замечаниями, приступаю к сдаче. Помните, вашей сдачи я не оспариваю. Вы старались как могли, и все в порядке. Но теперь сдавать мне, и я тоже должен постараться. Прежде всего, вы все меня знаете: я — Пламенный, знаете, небось! Не боюсь ни Бога, ни черта, ни смерти, ни разрушения. Вот мои четыре туза, и они наверняка побьют ваши ставки. Посмотрите на этот живой скелет. Леттон, вы наверняка боитесь умереть. У вас все кости стучат — так вы перепугались. И на того жирного типа посмотрите. Этот инструмент здорово его перепугал. Он весь пожелтел — прямо как лимон. Доусетт, вы человек хладнокровный. Вы и глазом не моргнули и волосом не шевельнули. А все потому, что вы сильны в арифметике. И с вами мне чертовски легко сговориться.