— Ладно, ладно, не надо мне вашей географии.

Он отсчитал пятьсот фунтов, ворча и потея, что с ним случалось всякий раз, как доходило до расчета. Я засунул купюры во внутренний карман.

— Когда вернетесь? — спросил он.

— Постараюсь послезавтра.

Он прошел за мной к лестнице, и мы задержались у дверей офиса. Он запинаясь сказал:

— Будьте осторожны.

Это выглядело так, словно он старался выказать мне некоторое расположение. Я ответил:

— А разве я всегда не осторожен?

Он вернулся в контору, и сразу же музыкальное прощание Эла Боули настигло меня и проводило до выхода.

Ночные звуки

Ночные звуки Белфаста. Бог свидетель, я их наслышался вдоволь за минувшие дни, но в этой части доков было тихо, словно в могиле. Когда я шел по брусчатке мимо складов, меня сопровождал только плеск воды о сваи пристани.

Кругом не было ни души, как и положено в таких местечках, из которых всякий случайно забредший человек норовит поскорее унести ноги. Большая часть уличных фонарей была разбита, один склад, чуть подальше, был сожжен дотла, в другом месте улицу покрывали какие-то обломки и осколки битого стекла.

Я пробирался вперед и наконец на углу следующей улицы увидел то, что искал: большой жилой дом в викторианском стиле. Свет в его окнах был первым признаком жизни во всей округе.

На матовом стекле входной двери красовалась вытравленная кислотой надпись: «Бар для избранных Коэна». Для такого захолустья название было чересчур пышное, но я все же толкнул дверь и вошел.

Я очутился в длинной узкой комнате, дальний конец которой был погружен в полутьму. Слева был небольшой, топившийся углем камин, стояло несколько столов и стульев и больше ничего, если не считать покрытой мрамором стойки с зеркалом позади, что было криком моды в те времена, когда парусные клипперы заходили в Белфаст. А теперь это все растрескалось во многих местах, позолота на листьях, украшавших раму, кое-где отлетела и обнажила дешевый гипс. Под стать этому всему был мужчина, который, оперевшись на пивные краны, читал газету.

Он выглядел явно старше, чем был. Очевидно, из-за пристрастия к выпивке. Из рубашки без воротника торчала грязная шея. Он нервно потер щетину на небритом подбородке, когда увидел, что я приближаюсь к нему.

Когда я подошел поближе, он изобразил на лице улыбку:

— Добрый вам вечер, сэр! Что будете пить?

— Пожалуй, «Джеймсон», — сказал я. — Большой. Будет в самый раз для сегодняшней ночи.

Он замолчал, не отрывая от меня глаз и приоткрыв рот. Улыбка исчезла с его лица.

— Англичанин? — шепотом спросил он.

— Точно. Один из этих фашистских зверюг из-за пролива, хотя, как я полагаю, все зависит от того, на чьей вы стороне.

Я сунул в рот сигарету, а он достал коробку спичек, чтобы дать мне огня. Но его руки так тряслись, что мне пришлось взять его за запястье, чтобы прикурить.

— По правде говоря, тихо у вас тут. Хоть кто-то есть?

И тут позади я почувствовал движение. Мягкие шаги, словно ветер прошелся по траве в лесу. Кто-то спокойно произнес:

— Кто, кроме дураков, будет вылезать наружу ночью в такие времена, когда он может сидеть дома в безопасности? А, майор?

Он возник из полутьмы, что царила в конце комнаты; руки глубоко засунуты в карманы темно-синего двубортного пальто с поднятым воротником, из тяжелого мелтонского сукна, какие обычно носят деловые люди.