Я наклонился вперед и положил голову на руль. Пластиковая поверхность была шершавой, как будто ее кто-то жевал.

Нужно просто ехать и ехать. Проехать Данди — и куда-нибудь на юг, к чертовой матери, куда глаза глядят. В Бирмингем или в Ньюкасл — остановлюсь у Бретта и его бойфренда. Для чего еще нужны братья? Если только они не будут приставать ко мне с просьбой помочь планировать их свадьбу. А они точно будут. Как, твою мать, рассадить гостей, как разместить на столе вазы с цветами, vol-au-vents…

Да пошло оно…

Сзади заревел автомобильный гудок. Я посмотрел вперед и перед капотом «рено» увидел пустое пространство. Нажал на педаль газа и снова пристроился к заду «ауди».

— Вы слушаете «Тэй ФМ», и это был «Мистер Боунз» с песней «Сегодня ночью, детка». У нас впереди «Грандиозная распродажа в Овергейт», но сначала Николь Гиффорд хочет пожелать своему жениху Дейву удачи на новом месте работы, Селин Дион с песней «Просто уходи»…

Или еще лучше — сматывайся, и побыстрее. Я выключил радио.

Три штуки к завтрашнему дню. Не говоря уже об остальных шестнадцати…

Вымогательство существовало всегда — нужно просто вернуться в Олдкасл и нажать на кого надо. Нанести визит Вилли Макнотону — проверить, впаривает ли он еще школьникам «фэнтези». Это будет стоить по меньшей мере пару сотен. У Карен Тернер бордель на Шепард-лэйн. А Толстяк Джимми Камбелл, наверное, все еще выращивает травку у себя на чердаке… Сделать еще с десяток визитов по известным адресам, и можно собрать тысячи полторы, а то и две.

Останется еще тысяча фунтов, а продать больше нечего.

Может быть, миссис Керриган сделает мне поблажку, и они сломают мне только одну ногу. А на следующей неделе набегут сложные проценты — вместе со сложными переломами…

Парковка была почти пустой, только горстка представительских лимузинов да взятые напрокат машины сгрудились у входа в гостиницу. Я заехал на свободное место, выключил мотор и остался сидеть в машине, тупо уставившись в никуда под монотонный стук дождевых капель, барабанивших по крыше.

Тук, тук, тук.

Я повернулся. На меня сквозь пассажирское окно смотрело чье-то круглое лицо: узкий рот, заросшие щетиной щеки, сияющая лысая голова, с которой стекают дождевые капли, темные мешки под глазами и синевато-серая кожа. И акцент — чисто ливерпульский:

— Ты выходишь или что?

Я закрыл глаза, сосчитал про себя до пяти и вылез под дождь.

— Господи Иисусе, да ты посмотри на себя. — Углы крошечных детских губ опустились. — Такой рожей только старушек пугать. — В руке зажат бумажный пакет, логотип «Бургер Кинг» вымазан чем-то красным.

— Думал, муниципалы давно из вас все дерьмо повыбивали.

— Шутишь? Мне это как леденцы на палочке — хоть разруби меня пополам, а я все буду повторять: «Сабир любит Мерсисайд!». — Он указал коротким толстым пальцем на мое лицо: — А как другой парнишка выглядит?

— Почти так же мерзко, как ты.

— Твоя мамаша не жалуется, когда я ей вставляю. — Сабир улыбнулся.

— Сказать по правде, с тех пор как померла, она уже совсем не такая разборчивая. — Я закрыл машину, дождь стучал по кожаным плечам моей куртки. — Макмилланы здесь?

— Не, дома. Мы тут себя тихо ведем. Ты что, думаешь, им очень хочется, чтобы ребята прокурорские у них тут на ступенях лагерь разбили, типа того? — Сабир повернулся и, покачивая широкими бедрами, поковылял к входу в гостиницу — ступни на без десяти два, как у утки. — Панаша вроде еще держится, а мать — всё, в хлам.