В одиннадцать торжественная месса в Нотр‑Дам. В двенадцать тридцать – посещение кладбища мучеников французского Сопротивления в Монвалерьен, затем возвращение во дворец на ленч и сиесту. Днем одна церемония – вручение медалей Освобождения десяти ветеранам Сопротивления, чьи заслуги перед страной были забыты. Она намечена на четыре часа перед вокзалом Монпарнас. Место он выбрал сам. Если план реконструкции будет выполняться, это последняя годовщина Освобождения, которую увидит старое здание.
– Как будет осуществляться надзор за публикой? – спросил Лебель.
– Мы сейчас этим занимаемся. На каждой церемонии публика будет находиться дальше, чем обычно. Стальные ограждения установят за несколько часов до начала, затем будет произведен обыск всей территории, включая канализационные сети. Будет осмотрен каждый дом и квартира. До церемонии и во время ее на крышах будут находиться снайперы, наблюдающие за другими крышами и окнами. Никто не сможет пройти внутрь ограждения, за исключением официальных лиц и участников церемоний. На этот раз нами приняты экстраординарные меры. Полицейские будут находиться на карнизах Нотр‑Дам, на крыше и среди шпилей. Обыску подвергнут всех священников, участвующих в мессе, всех прислужников и хористов. Даже полицейские и солдаты КРС утром получат специальные значки, на случай если он появится в форме. За последние двадцать четыре часа мы вставили пуленепробиваемые стекла в окна президентского «ситроена». Никому не говорите об этом, даже президент ничего не знает. Иначе он разъярится. Как всегда, за руль сядет Марру, но он получил указание ехать быстрее, на случай если наш приятель решил стрелять по машине. Дюкре выставит завтра в караул особенно высоких охранников, чтобы они могли закрыть собой генерала. Будет обыскиваться каждый, кто приблизится к президенту менее чем на двести метров, без всяких исключений. Эта мера вызывает недовольство в дипломатическом корпусе, да и пресса грозится разнести нас в пух и прах. Пропуска для дипломатов и журналистов завтра неожиданно для всех поменяют на новые, так что Шакалу не удастся выдать себя ни за того, ни за другого. Разумеется, будут изыматься все длинномерные предметы. Ну, есть у вас какие‑нибудь идеи?
Лебель ответил не сразу. Он сидел, зажав руки коленями, словно школьник, пытающийся объяснить свое поведение учителю. Откровенно говоря, некоторые действия бюрократической машины Пятой республики выходили за пределы понимания полицейского, который начинал простым патрульным и всю жизнь ловил преступников благодаря тому, что видел чуть больше остальных.
– Едва ли он станет рисковать жизнью. Он – наемник, то есть убивает за деньги. Он хочет остаться в живых и потратить полученное вознаграждение. И план свой он разработал заранее, в ходе разведывательной поездки в Париж в последние восемь дней июля. Если бы у него были сомнения в успехе операции или в возможности выйти из нее живым, он бы наверняка отступился от задуманного. Следовательно, он приготовил что‑то про запас. Он правильно рассчитал, что в один день в году, в День Освобождения, гордость не позволит генералу де Голлю остаться во дворце, сколь бы велика ни была опасность. И он, несомненно, учел, что будут приняты, особенно после раскрытия заговора, чрезвычайные меры безопасности, о которых вы только что рассказали мне, господин министр. И тем не менее он не повернул назад.
Лебель поднялся и, нарушая этикет, заходил по кабинету.
– Он не повернул назад. И не собирается поворачивать. – Почему? Потому что он по‑прежнему уверен, что может убить президента и при этом остаться в живых. То есть основное звено его плана так и осталось нераскрытым. Или это бомба с дистанционным управлением взрывателя, или ружье. Но бомбу можно обнаружить, и тогда все рухнет. Скорее всего, это ружье. Вот почему он въехал во Францию на машине. Ружье он закрепил или на раме, или под обшивкой.
– Но он не сможет приблизиться с ружьем к де Голлю! – воскликнул министр. |