|
Тем временем Жанна подходила. Честное слово! Она как будто предчувствовала что-то дурное. Она боялась, она оглядывалась по сторонам; но я хорошо спрятался и не шевелился. Она стала тогда на колени перед бочкой, поднесла бутылку и повернула кран. Я поднялся. Вы понимаете, она была на коленях. Шум вина, лившегося в бутылку, мешал ей слышать меня. К тому же я и не шумел. Она стояла на коленях как виноватая, как осужденная. Я поднял меч, и… ух! Не знаю, вскрикнула ли она; голова покатилась. В эту минуту мне не хотелось умирать: хотелось спастись. Я рассчитывал вырыть яму и похоронить ее. Я бросился к голове, она катилась, а туловище также подскочило. У меня заготовлен был мешок гипса, чтобы скрыть следы крови. Я схватил голову, или, вернее, голова меня схватила. Смотрите.
И он показал на правой руке громадный укус, обезобразивший большой палец. — Как! Голова вас схватила? — спросил доктор. — Что вы, черт возьми, городите? — Я говорю, что голова меня укусила изо всей силы, как видите. Я говорю, что она не хотела меня выпустить. Тогда я поставил ее на мешок с гипсом и прислонил к стене левой рукой, стараясь вырвать правую; но спустя мгновение зубы сами разжались. Рука освободилась и тогда… Видите ли, может быть, это безумие, но голова, казалось мне, была жива, глаза были широко раскрыты. Я хорошо их видел, потому что свеча стояла на бочке. А потом губы, губы зашевелились и, шевелясь, произнесли: «Негодяй, я была невинна!» Не знаю, какое впечатление произвело это показание на других; но что касается меня, то у меня пот покатился со лба. — Ну, уж это чересчур! — воскликнул доктор. — Глаза на тебя смотрели, губы говорили? — Слушайте, господин доктор, так как вы врач, то ни во что не верите, это естественно; но я вам говорю, что голова, которую вы видите вон там, там, — слышите вы? — я говорю вам, она укусила меня, я говорю вам, что эта голова сказала: «Негодяй, я была невинна!» А доказательство того, что она мне это сказала, как раз в том, что я хотел убежать, убив ее, — не правда ли, Жанна? — а вместо того чтобы спастись, побежал к господину мэру и сам сознался. Правда, господин мэр, ведь правда? Отвечайте. — Да, Жакмен, — ответил г-н Ледрю тоном, исполненным доброты, — да, это правда. — Осмотрите голову, доктор, — сказал полицейский комиссар. — Когда я уйду, господин Робер, когда я уйду! — закричал Жакмен. — Неужели ты, дурак, боишься, что она еще заговорит с тобой? — спросил доктор, взяв свечу и подходя к мешку с гипсом. — Господин Ледрю, ради Бога! — сказал Жакмен. — Скажите, чтобы они отпустили меня, прошу вас, умоляю вас! — Господа, — заявил мэр, делая жест, чтобы остановить доктора, — вам уже не о чем расспрашивать этого несчастного; позвольте отвести его в тюрьму. Когда закон установил осмотр места происшествия в присутствии обвиняемого, то предполагалось, что он в состоянии вынести такое. — А протокол? — спросил полицейский комиссар. — Он почти окончен. — Надо, чтобы обвиняемый его подписал. — Он его подпишет в тюрьме. — Да! Да! — воскликнул Жакмен. — В тюрьме я подпишу все что вам угодно. — Хорошо! — сказал полицейский комиссар. — Жандармы, уведите этого человека! — приказал г-н Ледрю. — О, спасибо, господин Ледрю, спасибо! — сказал Жакмен с выражением глубокой благодарности. И, взяв сам под руки жандармов, он с нечеловеческой силой потащил их вверх по лестнице. |
