План ей понравился, и она поспешила к калитке. Шаги прозвучали рядом. Она встретилась глазами с прохожим. И растерянно улыбнулась:

– Ты?

Он сказал:

– Ты не ожидала, не правда ли?

Она ответила:

– Да.

– Плохо, – сказал он, – быть чужим на празднике, правда? Я еще тогда говорил тебе, что так будет. Ты не поверила. Но я все равно пришел. Может быть, я понадоблюсь. Тебе будет тоскливо. Я очень долго ждал.

– Разве? – спросила она. – Ты приходил не так уж редко.

– Приходил к Александру. Как-никак, мы занимались одним и тем же.

– Да, – сказала Кира. – Но он улетел.

– А я остался. Знаешь, почему? Потому, что осталась ты. Я ведь тоже мог бы улететь. Я не хуже его. Но он оставил тебя. А я не мог. Пригласи меня в дом.

Сама не зная почему, Кира послушно сказала:

– Входи.

Как бы компенсируя уступку, она толкнула дверь сердито. Смешно! И страшно глупо. Но он поможет собраться. И прийти в себя. А потом уйдет. И она больше никогда его не увидит.

4. Сумерки. Дома

– Подожди здесь, – сказала она. – Там, кажется, беспорядок.

Гость остановился в прихожей. Он положил руку на плечо Киры, ничем не прикрытое: лето стояло жаркое. Рука показалась горячей. Кира осторожно сняла его ладонь, как сняла бы шаль. Затем вошла в комнату и затворила за собой дверь.

Было полутемно. Голубая пелена затягивала окна; так это осталось с утра. Кира нашарила кнопку. Посветлело, лишь в углу сохранилась словно бы дымка; возможно, именно здесь начиналось бесконечное пространство, в котором сейчас несся Александр, с каждой секундой удаляясь от Киры на все большее число километров. Все предметы стояли на своих местах. Никакого беспорядка. Жаль, что мебель на месте: ей следовало разбрестись, перемешаться, опрокинуться вверх ногами – создать другую, непривычную обстановку и дать Кире возможность заняться делом. Тогда она, может быть, забыла бы и невнятный страх, и человека, который ждет в прихожей. Можно, кстати, пригласить его. Нет, еще минутку помедлить. Пусть подождет…

Кира медленно обошла комнату. Взяла с полки легкий темно-серый камень. Его в самом начале их знакомства привез с Луны Александр. Вспомнив об этом, Кира с досадой положила камень на место. Сделала несколько шагов – осторожно, словно пол грозил провалиться при каждом из них… Кто упрекнет ее и в чем? Кто вправе решать за нее, как прожить ей остальную, немалую часть жизни? Одиночество не страшно, если оно не навязано тебе извне – людьми, обстоятельствами. Все то, что навязано, вызывает желание бороться и отрицать… Она подошла к двери в спальню. Дверь была приотворена, за ней царил беспорядок, разбросанная постель (автоматика была выключена) еще хранила, казалось, тепло тел: ее и Александра. Кира плотно прикрыла дверь, резко повернулась и направилась в его кабинет.

Глубокие кресла хранили спокойствие, со стен глядели портреты знаменитых теоретиков и капитанов. На письменном столе белел листок бумаги. Кира торопливо схватила его, перевернула; листок был чист. Следов не осталось, но в каждом углу комнаты свила гнездо память. Она была похожа на птицу: не оставляла следов в полете, но вила гнездо из всего, что попадалось. Неразборчивая птица и, наверное, хищная. Не был ли памятью тот орел, что терзал Прометея?

Неподвижно стоя у стола, она услышала, как тот, в прихожей, кашлянул.