– Слушай, земля холодная, – напомнила я, – для моего здоровья вредно так много времени…

Я не успела договорить, послышался шум подъезжающей машины. Мы замерли, уставившись на развилку дороги. В поле зрения возникли красные «Жигули», свернувшие затем в сторону Зайцева.

– Пост объезжают, – пояснила Сонька расстроенно и опять насторожилась. – Слышишь?

– Не‑а.

– Да слушай ты.

Я старалась изо всех сил. Точно. Машина. Вскоре мы ее увидели. «Восьмерка» цвета «мокрый асфальт» появилась на дороге и притормозила. Минуту ничего не происходило. Потом машина плавно двинулась к кладбищу и встала как раз возле куста бузины. Сонька сопела, как паровоз.

– Номер запиши, – шепнула она торопливо. Я записала. Любопытство разбирало и меня, я выхватила у Соньки бинокль и уставилась на машину. Стекла тонированы, и определить, что происходит внутри, было невозможно. Дверь машины открылась, и появился мужчина: коренастый, стриженый, на вид лет двадцати семи. Я узнала его сразу, именно он в памятную ночь выступал в роли одного из могильщиков. Он перелез через ограду, присел и так же, как мы, стал рассматривать землю. Сидел на корточках минут пять, не меньше, как видно, о чем‑то размышляя, полагаю, о неприятном, потому что хмурился все более озабоченно. Сонька тянула руки к биноклю, и я отдала его ей, все, что хотела, я уже увидела.

– Что я тебе говорила, – бормотала Сонька, – не одни мы газеты читаем.

Между тем мужчина поднялся, сел в машину и уехал.

– Дела… – заметила я. – Однако раскапывать могилу он не стал.

– Подожди, еще не вечер. Дурак он, что ли, днем копать?

– Что ж, думаю, мы можем домой идти.

– Еще бы покараулить.

– Вот и карауль, а мне до смерти надоело. – Я направилась в сторону деревни, Сонька догнала меня и принялась ныть:

– Говоришь, ночью копать будет?

– Ничего этого я не говорила. И вообще, ночью я близко к кладбищу не подойду, у меня на него аллергия.

– Ладно, не злись, – миролюбиво заметила Сонька, чем очень меня насторожила.

Деревня выглядела густонаселенной: слышались детские голоса, музыка, звон ведер у колодца – одним словом, вечер пятницы. Мы прошлись по деревне, «восьмерки» цвета «мокрый асфальт» не наблюдалось.

– Значит, уехал, – констатировала Сонька, – или затаился где‑нибудь. Зря ушли с кладбища, самое интересное пропустим.

Тут я начала злиться:

– У тебя возле амбара покойник зарыт, может, хватит приключений и не стоит искать новых? Забыла, как зубами лязгала?

Или хочешь присоединиться к тому, что у амбара?

Сонька не захотела. И правильно. Я решила подвести черту:

– Завтра едем в город и больше об этой истории не говорим. Поняла?

– Так ведь как же, Греточка….

– Все. И заткнись.

Мы вошли в дом, и Соньке пришлось заткнуться, потому что сели ужинать. Чегочего, а поесть она любит. Правда, вид у нее был кислый, я почувствовала себя виноватой и принялась объяснять, почему нам от этой истории лучше держаться подальше.

Сонька обреченно кивала и продолжала ощущать себя несчастной.

– Значит, спать ложимся? – детским голоском спросила она.

– Отчего ж, посмотрим телевизор. – Мы сели возле телевизора. Сонька ерзала и смотрела на меня со значением.

– Греточка…

– Заткнись.

– Не любишь ты меня…

– Я тебя обожаю.

– И ничего не хочешь для меня сделать.