– Когда ты был ребенком? – переспросила Джесс.

– Хорошо, когда я был подростком, – уточнил он.

– И?

– У нас была старая развалюха, мы иногда выпрашивали ее у родителей и ехали туда кататься, а порой я просто убегал на ту дорогу и шел, шел, шел, пока ноги не отнимались. Мне эта дорога дарила одиночество, желанное одиночество, – добавил он.

– Одиночество?

– Ну да. Когда всю неделю живешь в доме, где, кроме тебя, еще пять детей, а комнат всего три…

– О… – Джессика попыталась скрыть удивление. – Я не думала…

Алекс решил сменить тему и осторожно поинтересовался:

– Так… твое появление в клубе – очередной пункт списка?

– Я думаю…

– Ну?.. – подтолкнул он ее.

– Не совсем так, – сказала Джесс, отвернувшись к окну.

– Ты столь усердно трудишься над выполнением всех правил, будто это какой-то рабочий отчет или то, от чего зависит твой завтрашний день, а?

– Да нет, просто статья заставила меня кое о чем задуматься, пересмотреть свою жизнь. Понять, чего я хочу.

– Скажи мне, Джесс, ты любишь свою работу?

– Да, конечно, – пожала плечами девушка, – мне она нравится, и если все получится, я стану прекрасным менеджером.

– Нет, я не совсем это имел в виду. Тебе нравится работа, которой ты занимаешься сейчас?

– Ну да, – удивленно, не понимая, к чему эти вопросы, ответила Джессика.

– Но если тебе нравится то, чем ты занимаешься, почему ты стремишься к чему-то другому?

– Я… – Джесс замолчала, придя в замешательство. После долгой паузы, обдумав вопрос, она ответила: – Наверное, потому, что к тридцати годам я хочу чего-то достичь.

Алекс удивленно приподнял брови:

– Разве мало того, чего ты уже достигла? Ты блестяще окончила колледж, у тебя есть работа, которая тебе нравится, и у тебя есть собственный дом. Что еще нужно?

– Ну, для Самнерс это не так уж и много. Мой отец уже был судьей, когда ему исполнилось тридцать. Но он продолжал карьеру, занялся политикой и теперь стал сенатором. У моего брата собственная юридическая фирма. И к тридцати он заработал более миллиона долларов. Вот это соответствует уровню Самнерсов, а я пока не дотягиваю.

– И ты считаешь, что родители любят твоего брата больше?

– Нет, – поспешно ответила Джесс и более спокойно объяснила: – Вернее, не совсем так. Они всегда гордились успехами брата. А со мной все было по-другому. Я оставалась их маленькой девочкой, которую нужно опекать, оберегать, защищать. Как будто я ничего не могла достичь самостоятельно.

– И тебе не нравилось такое отношение, да? – пробормотал Алекс очень тихо, уверенный, что Джесс не услышит, но она расслышала. Он почувствовал, как она замерла, застыла, как каменная статуя, а потом медленно, тщательно выговаривая слова, произнесла:

– Да, все так и есть. Как ты догадался?

– Ну, я, гм… – Он прокашлялся. – В одной из записок ты написала, что родители тебя не пускают на концерт в Сакраменто, хотя многие туда отправляются…

– Я думала, ты не помнишь…

– Только сейчас почему-то вспомнил, – ответил Алекс.

Но, по правде говоря, он помнил каждую ее записку почти слово в слово. Он перечитывал листочки сотни, тысячи раз. Поздно вечером, когда вся его семья ложилась спать, он выходил на улицу, залезал в машину, включал там свет и перебирал записки. Представлял себе Джесс, ее белокурые волосы, хрупкую фигурку.

– Я тоже помню, о чем ты писал, – сказала Джесс. – Ты никогда не жаловался на родных.

– Мне особенно не на что было жаловаться, – вставил Алекс.