— Скажи мне, что теперь будет с нами? — спросил он. Она проглотила ком в горле.

— Когда мы оба поправимся, мы уедем отсюда. Может быть, в Египет, если хочешь.

— Это достаточно далеко, чтобы ты оказалась в безопасности.

— И ты тоже.

Он снисходительно улыбнулся.

— Пока я с тобой, моя безопасность не имеет значения.

— Там ты снова окрепнешь и загоришь на солнце.

— Это как раз то, о чем можно мечтать. А потом?

— Бог знает. Не могу сказать.

Он не ответил — просто лежал, играя ее пальцами. Так прошло несколько минут. Вдруг, быстро и сильно сжав ее руку и тотчас отпустив ев чтобы не сделать ей больно, он прошептал:

— Назови меня по имени. Произнеси это слово. Я хочу его услышать сейчас из твоих уст.

— Я… не могу, — ответила она, и слезы наполнили ее глаза, вопреки всем усилиям.

— Ты должна, ради меня. Пожалуйста. Как могла она отказать ему? Это было невозможно. Все же ей хотелось оттянуть этот момент, и она спросила:

— Ты просишь свою мадонну?

— Да… конечно, всегда будет так, как ты хочешь. Пожалуйста, мадонна, моя мадонна.

От его слов у Вайолетт болезненно сжалось сердце, губы дрожали, когда она наконец согласилась:

— Ну, хорошо. Да, любовь моя, да…

— Джованни, — закончил он за нее с нежностью и мольбой в голосе.

— Да, Джованни, — повторила она ласково и певуче.

Не выпуская его ладонь из своих рук, она опустилась на колени у кровати и положила голову на его здоровое плечо, стараясь не потревожить забинтованную рану. Волосы ее рассыпались, закрыв лицо, и горячие слезы словно живой водой оросили его грудь.

4 апреля 1855 года

Сегодня ко мне с визитом явился Гилберт. Он пришел выразить свои соболезнования, как он сказал, по поводу смерти художника. Об этом он узнал, когда приехал во Флоренцию. Я спросила его, как давно он приехал. Он утверждает, что два дня назад. Интересно.

Он меня удивил: предложил вернуться в Новый Орлеан вместе с ним. А пока не наступит изначально установленное время возвращения, он планирует продолжить свои дела. Мне же можно будет жить как заблагорассудится. Через год мы отправимся на корабле домой. А до тех пор мне позволяется делать все, что мне нравится.

Я склонна принять это предложение. У меня возник план. В Новом Орлеане Гилберт тотчас зарегистрирует ребенка, которого я родила, на свое имя, и никогда не раскроет рта, чтобы сказать что-то другое. Он подарит мне городской дом, в котором будет время от времени навещать меня в дневные часы, а взамен я должна делать вид, что между нами все осталось по-прежнему.

Какой циничной я стала и какой жестокой. Я согласилась. Почему бы и нет? Это так упрощает дело.

Гилберт выглядит укрощенным. Бедняга. Он думает, что наши отношения могут наладиться. Но я-то лучше знаю. Я знаю гораздо лучше.

23

Джолетта прижала к груди дневник и вытерла глаза, в которых стояли слезы. Она уже читала раньше последние страницы одиссеи Вайолетт, но не в Италии, где разворачивались события. Почему-то теперь все воспринималось гораздо острее. Ей было очень жаль Вайолетт, но также немного и себя. В ее жизни тоже было немало потерь. И последняя из них — тот, кто при других обстоятельствах мог бы стать ее возлюбленным, как Аллин для Вайолетт.

Нет, она не будет об этом думать.

Последняя загадочная запись в дневнике не давала ей покоя, как и тогда, когда она прочла ее в первый раз. Все это было совсем не похоже на ее родственницу. Она никак не могла понять, почему Вайолетт после всего, что случилось, так легко согласилась вернуться домой с Гилбертом.