Это утро станет началом их новой жизни. Как это всегда бывает, возможность подвернулась совершенно неожиданно. Сами вложил все, что имел, все до последней монетки, и даже привлек в проект других инвесторов – в первую очередь братьев. Они не верили его словам, подшучивали над ним, называя «рыбным магнатом». Но все же и они вложили свою копеечку, как и многие друзья и знакомые Сами. Даже дядя Карин, хотя сама Карин об этом не знает. Честные деньги, вложенные в честное дело.

* * *

Вокруг площади Нюбруплан движение уже было более оживленным: люди ехали из Эстермальма в Норрмальм и в обратном направлении. Эстермальм – самый фешенебельный район Стокгольма – никогда не привлекал осевшего на юге столицы Сами. К тому же, на центральной площади Стуреплан дух пригорода ощущался отчетливее, чем на тех же площадях Марияторгет или Мосебакке в Сёдермальме, а пригородов в жизни Сами было по горло. Карин Флудин родилась и выросла в Сёдермальме, там лучшие школы в городе. Так что было очевидно: их дети должны расти на юге Стокгольма.

Сами любил Карин столько, сколько себя помнил. Каждого человека в жизни ждет большая любовь. Сами повезло: он встретил свою любовь еще подростком.

Когда из недоступного объекта юношеской влюбленности Карин превратилась в его любовницу, его чувства приняли совершенно неожиданную для него глубину. Расплывчатые мечты стали реальностью. Конечно, пустые тюбики из под зубной пасты, немытые тарелки и смятые трусы на полу в ванной не входили в те фантазии и ужасно раздражали, но вместе с тем даже в самых смелых мечтах он не мог представить, что ее кожа будет так пахнуть по утрам, а глаза будут так сиять при взгляде на него. Он и не думал, что, когда он рассказывает какую нибудь историю, она будет ловить его руки и не отпускать их, заглядывая в душу, а он будет доверять ей нечто сокровенное, о существовании чего и сам не догадывался.

Когда к прежним ролям прибавилась еще одна и Карин стала матерью его ребенка, любовь перешла на новый уровень. Он и раньше часто думал о том, что будет, если он потеряет женщину своей жизни, а теперь вообще не мог представить себе жизнь без нее, одна мысль о возможной утрате причиняла боль. Вот почему этим темным февральским утром Сами Фархан отправился в порт, навстречу новой жизни.

4

– Вот это, – сказал Мишель Малуф по английски, поднимая со стула и ставя на стол свой черный кейс.

Директор Андерс Мильд и председатель правления Рик Альманса недоверчиво посмотрели на кейс.

– Ваш кейс? – выпалил Мильд. – Но… я, наверное, чего то не понимаю? Я думал, мы встретились, чтобы обсудить планы по усовершенствованию каналов дистрибуции в нашем филиале в Швеции?

– Точно, точно, – улыбнулся Малуф, обнажая белые зубы, особенно сияющие на фоне темной бороды. – Лучше и не скажешь. Усовершенствование. И в Швеции тоже.

– Что вы хотите этим сказать? – напрягся Мильд.

– Я имел в виду, что… раз уж мы перешли на английский… возможно, не только шведский филиал заинтересуется моим предложением?

Лучший способ разоблачить обманщика – застать его врасплох. Малуф все еще не был уверен в том, что англичанин – действительно тот, за кого себя выдает. Чтобы председатель правления прилетел ради него в Стокгольм… – трудно поверить.

Но пожилой мужчина сохранял молчание, и Малуфу показалось, что его собеседник выбрал позицию наблюдателя.

– Я… расскажу вам об этом кейсе. Вчера он весь полет пролежал на полу под креслом, – приукрасил Малуф, рассказавший секретарше Андерса Мильда, что прилетел ради этой встречи из Мальме. – А сегодня ехал со мной в машине… Как вы думаете, сколько людей обратили на него внимание?

Это был риторический вопрос.