Все три корпуса были жестко соединены между собой как несущими арками вверху, так и перемычками под водой. Корпусам, изготовленным из финабена, не были страшны никакие торпеды, да они и не смогли бы приблизиться к авианосцу. Над несущим тримараном возвышалась на высоту в пятьдесят метров главная палуба, покоящаяся на двенадцати гидравлических подушках-цилиндрах, исключающих качку при любом шторме. По всему периметру вниз спускались башни зенитных орудий и пусковых установок ракет. От неё также спускались вниз на тридцать метров между корпусами два длинных пенала, в которых размещались трёхэтажные ангары для самолётов. Ещё один ангар, самый большой и высокий, находился на главной палубе. Самолёт загоняли на специальную площадку, его крылья поднимались вверх, а сам он спускался на первом лифте в свой ангар, чтобы после обслуживания на втором лифте подняться наверх и выехать на центральную аллею.

По центральной аллее, над которой возвышалась стартовая полоса, самолёт отвозили к главному лифту площадки-накопителя, находившейся в нижней части "башни". Оттуда самолёты вывозили на стартовую полосу и они могли взлетать в небо по шесть штук сразу, такой широкой она была. Наши авианосцы были "заточены" под два типа самолётов — "Кречет" и "Орлан", который имел множество модификаций. Четырёхмоторный "Орлан" мог быть не только АВАКСом и десантно-транспортным самолётом, который брал на борт до сотни солдат со всем вооружением, но и бомбардировщиком. Он поднимал в воздух восемнадцать тонн авиабомб, включая нашу термобарическую, пятнадцатитонную супербомбу. Это было наше самое мощное оружие, способное уничтожить небольшой город.

По сути дела "Кречет" и "Орлан" были нашими основными боевыми реактивными самолётами, а крылатый, двенадцатимоторный, десантно-транспортный гигант "Богатырь" их лишь дополнял. Помимо них у нас были на вооружении только многоцелевые тяжелые вертолёты "Пеликан", а все остальные самолёты и вертолёты, их было всего четыре типа, являлись сугубо гражданскими машинами. Авиация в своём классическом виде в то время доживала свои последние дни и если экранолёты летали долго, то самолёты уже в середине двадцатых годов сменили флайеры. Вот их-то изготавливали в самых разных видах, модификациях и размерах. Тогда же мы шли по пути наименьшего сопротивления и стремились только к одному, чтобы наша авиация мало того, что была нам по карману, так ещё и могла быть потом пущена в переработку. Ещё нас волновала её надёжность.

Во время нашего первого серьёзного лётного испытания мы смогли убедиться как в надёжности "Кречета", так и в том, что и мы сами не растеряли боевого духа, упорства и настойчивости. Мы въехали в ангар на тягаче, попрощались с "Кречетом", постучав костяшками пальцев по его фюзеляжу, и отправились первым делом в душ, где смогли, наконец, снять с себя пропахшие потом арктические "витязи". Распаренные после душа и чисто выбритые, мы переоделись в новенькие "витязи", таков был мой приказ, согласно которому в районе боевых действий ни один человек не должен быть одет иначе, чем в боескафандр, а то мало ли что, мы направились в "башню" и там устроили всем командирам авианосцев и авиасоединений такой разгон, что у тех уши в трубочку свернулись.

Больше всего меня возмущало то, что нас почему-то стали считать погибшими и, вообще, устроили кутерьму со спасательной операцией.