От этих образов боль в груди усилилась, и она попыталась отогнать их, но это не получилось. Они возвращались вновь и вновь, быстрые, как молния, и вскоре совсем неожиданно она начала плакать.

Ей не хотелось, чтобы Касси услышала ее и пришла, поэтому она повернулась и зарылась лицом в подушку, пока не прекратились эти ужасающие, горячие, удушливые приступы горя и она не успокоилась.

Тогда она откинула одеяло и села на край кровати, крепко стискивая в руке конверт с деньгами Касси. Она сидела и смотрела в темноту, вслушиваясь в ночные звуки. Проезжающий автомобиль, голоса, позже, много позже гудок грузового состава, проходящего через оранджбергский переезд. Билли был мертв, мать была мертва, а поезда все ходили по расписанию. Смерть, столь огромная для нее, оказывалась крошечной, и она ненавидела весь мир за его спокойствие и бесчувствие.

Через некоторое время она попыталась молиться. Она встала на колени у кровати, сложила руки, как в детстве ее учила мать. Но слова не шли на язык, она не могла вообразить себе никакого бога. Она снова встала, взяла конверт и крепко прижала к груди. И тогда, раз не было никакого смысла разговаривать с каким-то богом, в которого она не верила, она заговорила с Билли и с матерью, молча, словами, выжженными в ее сознании.

– Мама, Билли. Я не забуду вас. Обещаю, что не забуду вас. – Она вновь и вновь повторяла эти слова, дыхание ее стало ровнее, душа спокойнее, и она начала думать о будущем.

Она не могла отчетливо увидеть его, оно перемешалось со словами из прошлого – предсказаниями Билли, всем тем, чего мечтала достигнуть мать, но сама мысль об этом взбодрила ее. Ей показалось, что мать и Билли пришли к ней и убеждают ее: что бы она ни сделала, это будет ради них, все их чаяния и мечты стали теперь ее достоянием, таково было наследство, которое они ей оставили.

– Обещаю, – сказала она вслух слабым тихим голосом.

На улице пронзительно мяукнула кошка. Элен снова легла в маленькую узкую постель. Она начала строить планы, она не спала.

На следующий день ранним утром они с Касси отправились к трейлеру. Касси взглянула на клеенку на столе, красное кресло и узорную шаль и заплакала.

– В это просто нельзя поверить, – повторяла она. – Так быстро. Я просто не могу поверить.

Элен посадила ее за стол и приготовила чай. Потом вытащила старый картонный чемодан и начала укладываться. Касси вскоре успокоилась и молча наблюдала за ней. Лицо девушки было напряженным и собранным, она складывала вещи быстро и последовательно. Несколько платьев, кое-какие книги. Она залезла под кровать и вытащила старую черную жестяную коробку. Сидя на коленях, она смотрела на нее.

– Мы держали здесь наши деньги. – Голос ее ничего не выражал. – Наши сбережения. Чтобы вернуться в Англию. Теперь здесь ничего нет.

– Элен…

Касси неловко поднялась на ноги, и Элен резко обернулась. Она подняла бледное лицо, и ее голубые глаза сверкнули.

– Я стану большим человеком, Касси. Ты обо мне услышишь. И все в Оранджберге услышат – вот увидишь. Ты будешь читать обо мне в журналах. Я уезжаю и не вернусь сюда – до тех пор, пока…

Она замолчала, прикусив губу, словно сердясь на себя за эту вспышку. Касси сначала растерялась, потом растрогалась. И печально покачала головой – она знала это чувство, его знали все. У нее самой оно было, много лет назад, когда она была девочкой и еще верила в то, что сказки могут стать правдой. Она подошла к Элен и ласково положила ей руку на плечо.

– Ну, конечно, милая, – сказала она.