— Сядь, — повторил Андрей Николаевич окрепшим голосом, — сядь и повтори, что ты сказала.

Что-то я не совсем понял…

— А что тут понимать? — вскинулась невестка, но под его взглядом слегка притормозила и повторила еще раз:

— Это очень хорошая школа, мне рекомендовали ее с самой лучшей стороны… Расположена за городом, в отличном месте, Дашке там будет…

— Ты хочешь сказать, что намерена отдать маленького ребенка в интернат при живой матери? наконец-то в голосе Андрея Николаевича прозвучало настоящее железо.

— Я вовсе не это хочу сказать! — с досадой прервала его невестка. — Я хочу сказать, что ребенку осенью в школу, в первый класс, что у меня ответственная работа, которая занимает все время и силы, и что я не смогу посвящать Дарье много времени…

«Можно подумать, что раньше ты проводила с ней много времени», — подумал Андрей Николаевич, однако пока решил не давать воли своему раздражению.

Это был невесткин испытанный метод — довести его до белого каления, когда в сердцах он не помнит себя, разругаться всласть и потом делать вид, что страшно обижена, и вешать трубку, когда он звонит и просит повидаться с Дашкой. Обычно она в таких случаях срочно меняла няню, и та, незнакомая с Андреем Николаевичем, не слушая Дашкиных уверений, что это ее дедушка, не допускала его к ребенку.

— Ребенка семи лет ты хочешь оторвать от дома, от матери и от меня, от ее окружения, от всего привычного и отдать чужим, равнодушным людям? — закричал он, не в силах сдержаться. — Зачем, Варвара, зачем? Неужели она тебе так мешает?

Снова она поморщилась с досадой.

— Не в том дело, что она мешает, а в том, что Дарье нужно научиться быть самостоятельной. Ей нужно научиться пробивать себе дорогу в жизни.

А пока она будет знать, что взрослые разрешат все проблемы, она ничего в этой жизни не достигнет.

— Ты говоришь это о собственной дочери! Ей же еще и семи нет, опомнись. Варвара! — вскричал он, пораженный.

Снова закололо в боку, и он подумал, что невестка делает все нарочно, чтобы извести его, как извела она в свое время его сына. Она наблюдала за ним из кресла совершенно равнодушно. Она-то, в отличие от остальных, тех, с кем спорила, никуда не теряла головы. Даже находясь в эпицентре самого жесточайшего скандала, она оставалась уверенной в себе, всегда могла направить этот скандал в нужное ей русло.

— Если ты все решила, то для чего пришла ко мне с этим вопросом? — как можно спокойнее спросил он. — Ведь ты знала, что я на это не соглашусь.

Тебе захотелось со мной поругаться, а. Варвара?

Она на миг опустила глаза под своими очочками, но он-то заметил в них торжествующий блеск.

Он угадал правильно, ей доставляло несказанное удовольствие мучить и оскорблять людей.

— Я просто решила поставить вас в известность, проскрипела она.

Голос у нее был очень противный, а может, это Андрей Николаевич так его воспринимал. Ему все в ней не нравилось — эти очочки с маленькими стеклами, ее подчеркнутая худоба, слишком короткая стрижка. Что, господи, ну что сын в ней нашел? в который раз задал Андрей Николаевич себе абсолютно бесполезный сейчас вопрос.

Надо отдать ей должное — никаких сплетен не ходило на телевидении по поводу ее любовных похождений. Никто никогда не называл ее имени в связи с какой-нибудь скандальной историей. То ли она была достаточно осторожна, а скорей всего, мужчины не испытывали к такой стерве нежных чувств.