В мае 1951 года Рэндолла пригласили выступить с докладом на конференции по физике в Неаполе, но в последнюю минуту он послал вместо себя Уилкинса. После короткого доклада о ДНК Уилкинс показал слайд с дифракционной картинкой, полученной Гослингом в середине 1950 года, когда он подверг рентгеновскому облучению пучок волокон ДНК, присланных Зигнером. Среди присутствовавших в зале был и двадцатитрехлетний выпускник из Индианы Джеймс Дьюи Уотсон. Доклад Уилкинса не сильно заинтересовал молодого биолога, решившего посвятить себя изучению птиц, но, увидев слайд с рентгенограммой, он сразу же понял, что может найти ответ на вопрос, мучивший его еще до окончания университета: «Как можно определить природу объекта, передающего наследственную информацию человека его потомству?»

Еще не видя кристаллограмму Уилкинса, Уотсон был склонен считать, что ДНК представляет собой макромолекулу, переносящую наследственную информацию; в этом его убедила изящная работа Эвери и его коллег. Уотсон не сомневался — носителем информации является ДНК. Задача состояла в том, чтобы понять, каким образом эта простая по химическому составу макромолекула может осуществлять такой сложный биологический процесс.

Уотсон интуитивно чувствовал, что раскрытие структуры ДНК позволит разгадать одну из основных тайн жизни. Один-единственный слайд Уилкинса дал Уотсону инструмент, который, как он полагал, не только поможет проникнуть в эту тайну, но и получить Нобелевскую премию. А то, что он совершенно ничего не смыслил в рентгеновской кристаллографии, ни в коей мере его не волновало; он понял, что должен найти человека, который поможет ему во всем разобраться.

В своей книге Уотсон пишет, что решил встретиться с Уилкинсом, пока тот не уехал из Неаполя. На следующий день он случайно увидел, как Уотсон разговаривает с его сестрой, и тут же начал строить далеко идущие планы. Он уже представлял себе, как Уилкинс влюбится в его хорошенькую сестру, женится на ней и, конечно, пригласит Уотсона работать в своей лаборатории.

Увы, этим мечтам не суждено было осуществиться. Побеседовав и с сестрой Уотсона, и с ним самим, Уилкинс, судя по всему, решил не продолжать знакомство. Однако Уотсон твердо настроился на работу с кем-то, кто мог бы преподать ему науку и искусство рентгеновской кристаллографии. Он не очень хорошо разбирался в химии и физике, и его порадовало, что исследования с дифракцией рентгеновских лучей требовали лишь небольших математических познаний. Этих познаний у него также не было, но он не сомневался, что быстро освоит все необходимое.

Благодаря своему бывшему преподавателю из Университета Индианы осенью 1951 года Уотсон получил место в престижной Кавендишской лаборатории в Кембридже, где ему предстояло работать с великим биофизиком Джоном Кендрю. Кендрю хорошо знал и умело применял метод рентгеновской дифракции — изучал с его помощью структуру гемоглобина и миоглобина. Уотсон недолго пробыл ассистентом Кендрю и вскоре покинул его лабораторию, пустившись в «свободное плавание». Похоже, биофизики и биохимики в Кавендишской лаборатории не воспринимали всерьез молодого американца, который, как позднее писал Крик, был, наверное, «слишком ярким и поэтому казался не совсем нормальным».

Случилось так, что большинство сотрудников Кавендишской лаборатории, включая директора сэра Лоренса Брэгга, считали излишне ярким и самого Фрэнсиса Крика.

Крик был старше Уотсона на тринадцать лет. В то время он работал над докторской диссертацией по биофизике и считал самого себя гением; правда, в Кавендишской лаборатории многие придерживались другого мнения. Однако уже в 1951 году все сотрудники лаборатории понимали, что Крик невероятно талантлив, но он не пользовался большой популярностью, поскольку часто критиковал своих коллег и начальников. Нам кажется, что Уотсон в своей «Двойной спирали» слегка преувеличил грубость Крика и не совсем заслуженно назвал его смех «раздражающим».