Она переглянулась с Шарло.

— Надо же, какой важный. А мы-то о нем и не слыхали.

Рош полоснул лошадь кнутом, и телега покатила прочь. На расстоянии им открылся его правый бок — подшитый выше локтя рукав, культя, торчащая, как короткая дубинка.

Шарло мягко упрекнул ее:

— Ну вот, еще одного врага нажили.

— Он не такой плохой.

Она так долго смотрела ему вслед, что Шарло ощутил первый ядовитый укол ревности.

— Смотрите остерегайтесь его.

— Говорите, как будто вы с ним знакомы. Вы ведь его не знаете? Ему показалось, что он вас где-то видел…

Он не дал ей договорить:

— Просто я знаю таких людей, и все.

12

В тот вечер, после возвращения из Бринака, Тереза Манжо вела себя как-то необычно. Она настояла на том, чтобы впредь есть в столовой, а не на кухне, где до сих пор собирали на стол всегда впопыхах, словно в ожидании настоящего хозяина, который вот-вот должен появиться и выгнать их из своего дома. Чем вызвана эта перемена, Шарло не знал, но в его представлении она была как-то связана со встречей на дороге в Бринак. Может быть, разговор с Рошем о Шавеле придал ей уверенности в себе, она почувствовала, что есть в Сен-Жане по крайней мере один человек, расположенный к ней дружески, готовый, если что, за нее заступиться.

Шарло сказал:

— Тогда надо там подмести.

И, взяв швабру, пошел к лестнице. Но девушка остановила его:

— Мы этой комнатой ни разу не пользовались.

— Да?

— Она все время стояла запертая. Там все так шикарно. Специально, чтобы ему в ней красоваться. Представляете, как он там сидит, попивает вино и звонит слугам?..

— Картина из дешевого романа, — сказал он и ступил на лестницу.

— Вы куда?

— Убрать в столовой.

— А откуда вы знаете, где она находится?

У него ёкнуло сердце — словно шагнул, а ступеньки под ногой не оказалось. И ведь все время был так осторожен, так старался показать, что не имеет понятия о расположении комнат и чуланов.

— Действительно, о чем я думал? Вас заслушался.

Но она не удовлетворилась его объяснением и не отводила от него внимательного взгляда.

— Иногда мне кажется, — проговорила она, — что вы знаете этот дом лучше, чем я.

— Я бывал в таких домах. Они все устроены на один манер.

— А я знаете, что думаю? Что, может быть, Шавель в тюрьме хвастался, какой у него дом, даже план рисовал, вот вы и запомнили…

— Да, он много рассказывал.

Она отперла дверь столовой, и они вместе вошли: там стояла тьма, ставни на окнах были закрыты. Он знал, где выключатель, но, соблюдая осторожность, нарочно долго шарил по стене, прежде чем зажечь свет. Это была самая большая комната в доме, посредине ее стоял длинный обеденный стол, зачехленный и похожий на катафалк, на стенах немножко вкривь висели портреты умерших Шавелей. Шавели, начиная с семнадцатого столетия, все были адвокатами, за исключением нескольких младших сыновей, которые пошли в священники; в простенке между окнами висел один епископ, и его длинный, свернутый на сторону нос следовал за ними вдоль всех стен, от портрета к портрету.

— Ну и семейка, — сказала она. — С такими предками он, может, и не виноват, что такой уродился.

Шарло, задрав свой длинный нос, встретил взгляд длинноносого прадеда — человек в епископской мантии взирал сверху вниз на человека в зеленом фартуке. И от этого надменного, укоризненного взора Шарло поспешил уклониться.

— Ну и семейка, — повторила девушка.