Изменить размер шрифта - +
Скот оказался на улице - так  они
прямо и говорят. "Даешь проценты!.." Проценты получили, а скот пропал... А
колхозникам наплевать: их загнали в эти колхозы, скот отобрали  -  он  для
них чужой, ну и пусть дохнут эти коровы, овцы, свиньи, лошади.  Этого  ваш
товарищ Сталин не сказал! Обман, обман, всюду обман!
   Михаил Юрьевич посмотрел на нее, подумав, сказал:
   - Варенька, поймите меня правильно. Я разделяю  ваше  негодование,  но,
Варенька, вам следует считаться со временем, в котором мы живем.  Выражать
свое негодование небезопасно, очень много подлых людей кругом, вам следует
быть осторожней.
   - Но с вами я могу говорить откровенно?
   - Со мной можете... Но я надеюсь, что наши  разговоры  останутся  между
нами.
   - Безусловно. Неужели, Михаил Юрьевич, вы мне не верите?
   - Верю, Варенька, верю, вы прекрасная, честная девочка.
   - "Девочка", - усмехнулась Варя, - я замужем была.
   - Это не имеет значения. Для меня вы девочка, Варенька... И я боюсь  за
вас, вы  очень  открыты,  незащищены,  на  каждом  шагу  вас  подстерегает
опасность, за одно неосторожное слово вы можете пострадать, можете сломать
свою  жизнь.  Обещайте  мне  ни  с  кем,  кроме  меня,  на  эти  темы   не
разговаривать.
   - Обещаю.
   - Имейте в виду, только в этом случае вы  можете  рассчитывать  на  мое
доверие.
   - Конечно, Михаил Юрьевич.
   - Тогда я скажу вам больше. Почему  кризис  в  земледелии?  Оттого  что
поголовье скота снизилось в два раза, а его продуктивность в 12 раз...  То
же самое с молоком, маслом, шерстью,  яйцами.  Вот  почему  ничего  нет  в
магазинах.
   Варя молчала, думала. Хороший  человек  Михаил  Юрьевич,  но  все  люди
теперь на один лад... Как осторожно выражается... Кризис в земледелии. Она
усмехнулась.
   - Вот вы говорите "кризис", "продуктивность". Все это, Михаил  Юрьевич,
простите меня, общие слова. А вы знаете, у нас целые деревни  вымирают  от
голода, мне Ковровы рассказывали. Да я это и своими глазами видела  здесь,
в Москве, на Брянском вокзале.
   - Теперь он называется Киевским.
   - Хорошо, пусть Киевский, какая разница? Так я помню, там  люди  лежали
вповалку, мужчины, женщины, дети, живые и мертвые,  с  Украины  бежали  от
голода, а  их  милиция  не  выпускала  в  город,  чтобы  не  портили  вида
"Москвы-красавицы", только по ночам трупы вывозили, освобождали место  для
новых голодных, чтобы те умирали хоть под крышей, а не на улице, чтобы  их
трупы не со всей Москвы собирать, а только с вокзалов...  А  мы  проходили
мимо них, садились в поезд и ехали к  подругам  на  дачу,  и  другие  тоже
проходили мимо, садились в поезд и ехали на дачу. И все, наверное, считали
себя высоко моральными и нравственными людьми.
   - Варенька! Но что мы могли с вами сделать?
   - Я читала: во время голода до революции, не помню, в каком году...
   - Голод был в начале 90-х годов, - сказал Михаил Юрьевич.
   - Так во время  того  голода  люди  жертвовали  деньги,  организовывали
бесплатные столовые.
Быстрый переход