— Не знаю, не знаю… Я его лицезрел неоднократно и, как видите, по сию пору жив. Что, кстати, лишний раз подтверждает теорию о сжатии мира. Мы сжимаем его здесь, — Умник снова постучал себя по голове, — и стоит нам чуточку освободиться от прежних догм, как мы тут же начинаем видеть неизмеримо большее. Впрочем, увы, таракам это не слишком нужно. А потому никуда не денемся, еще немного — и сожмемся все в одну деревушку, в один островок.

— Почему же у ганийцев все наоборот? — возмутилась Беана, единственная среди участников похода особа женского пола. — Мы, выходит, сжимаемся, а у них и территорий все больше, и народ крупнеет. Помните, того пришлого, что забрел в Пещеры?

— Это тот, который заблудился?

— Ну да. Открыла я ему дверь, так он едва прошел. Такой высоченный! И усищи шикарные! Черные такие, вразлет! Не то что у наших карликов.

— Кого это ты карликами называешь! — Вскинулся Рох, дружок Беаны.

— Да уж не ганийцев, понятно.

— А кто тебя просил ему открывать?

— Так он же раненый был. Ободрался в дороге, измучился.

— В дороге… — Рох фыркнул. — Это же мы его отмутузили.

— Вы?

— Конечно! Чтоб, значит, не шлялся по чужим территориям. Подумаешь, дубиной вырос! Обычный мутила. В смысле, значит, измененный. — Рох поскреб тяжелую челюсть. — Их там, если хочешь знать, химией в свое время травили. Это еще во время тотальной войны. Вот и получился фокус. Кто-то не выдержал и помер, а кто-то наоборот в рост пошел.

— Сказки! — задумчиво протянул Гунт. — При чем тут химия с мутациями? У них жрачки полно и свободы выше крыши. Опять же южная сторона — значит, ни зимы тебе, ни холода…

Согомак напрягся. Всей спиной он вдруг ощутил нависшую над хижиной опасность. Она наплыла стремительно, словно туча, застыв над самой крышей. Во всяком случае он точно знал, что ни приблизиться к окну, ни выглянуть за дверь он не отважится ни за какие коврижки. Комнатка потонула во мгле, пропали голоса беседующих, исчезло вообще все. Только собственный, трепещущий в груди страх и мерзкий, скользящий по спине холодок. Он сидел, не шевелясь, и отчего-то почудилось, будто некто, прячущийся за стенами хижины, тяжелым взором рассматривает засевших внутри.

Мгновение — и все снова ушло. Неведомая туча рассеялась, и Согомак расслабился, чувствуя, как стекает по лицу запоздалый пот. По счастью, никто из присутствующих ничего не заметил. Извиваясь ленивой змеей, беседа струилась в прежнем направлении…

— Выходит, мы сжимаемся, а они — нет!

— Если верить Умнику, получается, что так. — Кревет восторженно глянул на отшельника. — Мы стареем, а они молодеют, верно, Умник?

— Вполне допускаю, — хозяин хижины с достоинством кивнул. — Любое племя переживает свои взлеты и падения. Кто-то впадает в детство, а кто-то, напротив, мудреет.

— А я лично так смекаю, — вновь подал голос Рох, — до них беда тоже рано или поздно доберется. Не сегодня, так завтра. Потому как в одном болоте отираемся.

— Не скажи! У них там и Мерзлота под боком, и Райская Чаша…

— Ну, положим, от такой близости больше вреда, чем пользы. Это же вроде алтаря у Вихрей.

— Какого еще алтаря?

— А такого! Сам не видел, но рассказывали, что трижды в сезон Райская Чаша наполняется самыми изысканными яствами.

— Сама собой, что ли?

— Чудак-тарак, неужели не понял? Да те же Вихри и приносят. Шарятся по всему миру, выискивают самое лучшее и собирают в одно место.