— Я здоров.

— Вам лишь так кажется, — он убрал трубку из носа. — Пока я оставлю вам успокоительное…

— Нет.

— Да. Послушайте, я понимаю, что вы настроены резко отрицательно, но… — Джонни убрал трубку в саквояж, туда же отправились фонарик и плотные листы магочувствительного картона. — Поймите, это все… сегодня вам повезло. Там оказалась чтица, которая рискнула нырнуть следом. Вытащила… сознание вытащила, и это наименее травмирующий для организма путь, но… вы понимаете, что она не будет ходить за вами всюду. И в следующий раз… что вы станете делать?

Ничего.

Скорее всего сдохнет там, в подвале, на жертвенном камне. Или еще в каком-нибудь кошмаре, рожденном собственным Мэйнфорда воображением.

— Вас доставят в госпиталь. Если успеют довезти. Стабилизируют. А дальше — либо ожидание, либо хирургическое вмешательство. Кто ваш поверенный?

— Что?

— Это ведь с вами не в первый раз, верно? — Джонни смотрел прямо, и Мэйнфорду приходилось держать взгляд, хотя сейчас вдруг стало стыдно. И вправду, ведет себя как мальчишка, сломавший руку и пытающийся убедить себя же, что перелом этот — сущий пустяк. Само заживет.

Не заживет.

Не восстановится.

— Если не приступы, то… думаете, я не замечал, что вы постоянно принимаете таблетки? Морфин? Опиаты?

— Альзора, — за Мэйнфорда ответил Кохэн. И значит, домой он не поехал, чего и следовало ожидать. На редкость упрямая он скотина, прямо как Мэйнфорд. — Это… трава такая… не наркотик. Ее жевал мой дед, чтобы не сойти с ума. Никто, даже избранный, не способен постоянно слушать их голоса.

Кохэн коснулся виска.

— Альзора… альзора… — Джонни нахмурился. — А если по латыни…

— У вас ее называют полуночницей.

— Это же яд!

Надо же, сколько интересного всплывает. И похоже, Кохэн знал, что травка его ядовита.

— В малых дозах она помогает. Расслабляет. Избавляет от кошмаров. Снижает чувствительность…

— И как давно он…

— Лет семь, — это Мэйнфорд сам сказал. — Но в последние дни я ее не принимал. Думал, вдруг да услышу чего-нибудь полезное.

— Ненормальные! — это Джонни произнес с искренним восхищением.

— Кто бы говорил… — Кохэн присел. — Как ты?

— Живой пока… и, док, травка не вредила. Не так мне вредила, как ваши снадобья. Вот от них я гораздо раньше бы в Тихой пристани оказался.

Джонни лишь головой покачал.

— А дозы?

— Я тебе все напишу, — Кохэн потер переносицу. — Она сказала, что видела мои крылья… это неправильно… невозможно… я отрекся от богов, когда ушел из Атцлана…

Он раскачивался и выглядел несчастным, почти таким же несчастным, как много лет назад, в день их первой встречи. Правда, в нынешнем Кохэне мало что осталось от диковатого подростка, который не понимал, во что вляпался.

— …а она говорит, что у меня есть крылья… думаешь, привиделось?

— Не знаю.

Мэйнфорд взялся за рубашку. Он сосредоточился, но все одно пуговицы поддавались с трудом. Мелкая моторика, чтоб ее…

— Я помогу…

— Нет, — он остановил благой порыв Джонни.