|
Женщина должна выдать своё Большое, а потом ещё и Маленькое, поскольку преступник использует оба её отверстия. Ничто не должно остаться закрытым для него, а после него оно потом останется открытым для всякого, поскольку он взломал дверь. Теперь входи кто хочет, а он уходит. Стоять! Посуду-то надо за собой помыть, не выбрасывать же её после того, как поел! Тогда они смиряются, бури, член покоряется, стряхивая с себя капли; под светловолосым кустом трепыхается, вздрагивает и сучит ногами убоина, которая тут же будет подана на стол; теперь мужчина закидывает себе на плечи по одной ноге, слева и справа от головы, пока они, залитые белым, но не промытые как следует, не опустятся на терпеливое блюдо земли. Нет, мясо не как трава, трава становится душистым сеном и благоухает! А мясо становится криминальным падежом, в котором есть где разгуляться мухам, несколько сортов плюс гарнир, который извлекается из собственного потомства. За мясом нужен глаз да глаз: гигиена забоя, токсические инфекции, складские вредители, грызуны, насекомые, птица, дичь, не в последнюю очередь домашняя скотина. Хорошо заострённые туфли барабанят пятками мужчину по спине, сейчас он встанет. Что он тут натворил со своим хамским указателем поворота! Он привёл его в движение, потому что ему захотелось свернуть с прямого пути. Ах, беда! Дочка сегодня опять прогуляла школу, которую сама же выбрала, чтобы сходить в кино, на музыкальный фильм! Короче: оттиск зубов завтра будет однозначно приписан малоухоженной челюсти, которая не регулировалась никакими береговыми укреплениями, потому так легко и текли слюнки, брызжа слюной.
Ещё непростительней то, что поганые пальцы сновали по шее, совались куда не надо, а потом зарылись в горло, чья нежная и подвижная хрупкость не смогла выдержать лечение приёмом сдавливания. Дужка-удушка накладывается на шею, мороз идёт по коже, бежит по рёбрам — вниз, туда, где жаркий, влажный шёпот теряется в укромных закоулках тела, где зияет щель «давай, до дна!», которая тоже покусана преступником. Потом колени, неистово сучившие между тазовых костей преступника, успокаиваются, одна туфля вообще отлетела. Одна дамская туфля, таким образом, смогла спастись, но когда наступит время мёртвым выступать из могил, её будет не хватать. Со следующей попыткой, которая, однако, тоже не сможет разгадать невыразимую тайну, как открыть небесные врата собственного тела, однако не дать тяге вырвать себя наружу, на следующей неделе стартует пастор. Но поскольку тут больше нет стойкой, как жесть, плиссированной юбки и душистых, взбитых сливок нейлоновой блузки, которые взывали к вниманию, то возобладала деревянная скромность ящика с ручками; такое постоянство получают, в конце концов, только мёртвые, и то оно шаткое; местами их путь поистине тяжек, им приходится идти вброд по собственной хляби. У молодой мёртвой, значит, отнята её одежда, отбросы одежды обрели рядом даже собственную могилу. Жизнь одежды — дело привычки, таким привычкам учат в домах, где плохие дети совершенно голые подвергаются новейшим пед./академ. достижениям. Мясо в таких местах — редкое блюдо и поэтому всю жизнь обладает отменным вкусом. Преступник делает специально две мелкие ямки, инструмент у него с собой, в папке, даже отмычка, при помощи которой он вломился в дом жизни, краденая. Но, во-первых, в дырах мёртвых должно быть обследовано, пусть и недолго, чтобы взгляд не успел свыкнуться и успокоиться, сколько здесь выросло мясных заслонов, побегов страха, которыми тело стремится заранее позаботиться о будущем мёртвого (я думаю, жен. половой орган потому так сложно устроен, что природа в нём бросила в бой всё, что она имеет, поскольку этот пол всё-таки беспрерывно сокращается и подвергается угрозе вымирания. Поэтому он выпускает так много маленьких сосулек на своих концах). Свет блуждает, потому что тоже ищет выход! Холёное белое мясо: брошенное на холодную землю, оно быстро теряет свой розовый характер, в котором правит Микки-Маус, правда теснимый Элвисом П. |
