Эяна вела себя не как женщина, а как самый настоящий охотник, нападая то на одну, то на другую семью, и не пропустила ни одного иннуита во всем стойбище, как будто на нее нашел какой-то стих.

Бенгта чуть слышно сказала:

— Все было так чудесно. Ты уходишь, но ты вернешься?

Тоно отрицательно покачал головой:

— Едва ли.

Бенгта опустила глаза.

— Сердце водяного… — Она снова посмотрела на него. — Но что же ты во мне-то нашел? То, что я больше похожа на женщин твоей расы, чем любая из женщин иннуитов? Это ничего не значит, в Европе все женщины белые.

— Но мало таких красивых, как ты, Бенгта.

— Кажется, я понимаю, в чем тут причина, хоть ты сам, наверное, не…

— Она замолчала.

— Что?

Бенгта тряхнула головой.

— Нет, нет, ничего… Просто обмолвилась. — Она повернулась лицом к морю. — Пойдем домой.

Снег под ногами громко заскрипел, точно вскрикнул.

— Что ты хотела сказать? — Голос Тоно стал суровым.

— Ничего, правда, ничего.

Он сжал ее локоть. Даже сквозь плотный мех она почувствовала железную хватку и поморщилась от боли.

— Говори!

Бенгта вздрогнула, увидев, как блеснули его оскаленные зубы.

— Я подумала… подумала, что из всех женщин здесь нет никого, кроме меня, кто был бы похож на Эяну. У вас с ней впереди долгий путь, никого, кроме нее, рядом не будет… Прости, Тоно! Конечно, это не правда.

На его лицо уже вернулось спокойное выражение, голос опять стал ровным:

— Тут не за что просить прощения. Разве ты сказала что-то оскорбительное? Мы же бездушные твари…

Он вдруг резко остановился, с улыбкой привлек к себе Бенгту и поцеловал нежно, как еще никогда.

Потом, лежа рядом с ним в темной юрте, Бенгта прошептала:

— Пусть у меня родится ребенок. Это будет твой ребенок, Тоно, я знаю.

Миник мне дорог, я и от него хочу иметь детей, но пусть божества иннуитов подарят мне это дитя в память о моем Тоно.

День убегал, спеша в укрытие тьмы. Для Тоно и Эяны ночной мрак не был непроглядным, они видели ночью не хуже, чем днем, но в море вышли еще до наступления сумерек, поскольку иннуиты пожелали их проводить, Все племя собралось на берегу, а пока держал лед, люди шли за братом и сестрой, которые несли каяки. Позади лежали заснеженные белые поля и холмы, лишь кое-где темнели скалы. Впереди же было шумное взволнованное море. Ветер гнал тучи по низкому небу.

Панигпак оставил позади всех иннуитов и подошел на край льда, где стояли брат и сестра. Шаман держал в ладонях маленький, диаметром около полутора дюймов, костяной диск е загнутыми краями. В кружке было проделано отверстие, в которое был пропущен шнурок из тюленьей кожи.

— Вы оказали нам неоценимую помощь, — сказал Панигпак. — Тоно разрушил Тупилака, которого я, старый дурень, создал. Тоно вселил страх в сердца наших врагов. Теперь мы живем мирно, не зная вражды. Эяна… — Тут старик покачал седой головой, усмехнулся, затем строго поглядел на девушку. — Пускай я слишком стар и ни на что не гожусь, Эяна, только и могу сидеть в одиночестве среди снега и льда, но меня будут согревать воспоминания о тебе, Эяна.

— Ты излишне высоко ценишь наши скромные заслуги, — сказал Тоно, а Эяна коснулась губами лба шамана. Она заранее попросила Тоно быть с мы помягче, сказав, что Панигпак — чудесный славный старик.

— Между друзьями не должно быть счетов, — ответил Панигпак. Если бы ему не приходилось раньше иметь дело с норвежцами, он не знал бы что сказать на прощанье. — Вот мой прощальный подарок.