Аль-Габаляуи продолжал:

— Свой выбор я остановил на вашем брате Адхаме. Под моим надзором он будет управлять имуществом…

От неожиданности на лицах появилась растерянность. Братья мгновенно обменялись встревоженными взглядами. Только стеснительный Адхам смущенно опустил глаза. Аль-Габаляуи повернулся к ним спиной и беспристрастно закончил:

— Вот зачем я вас пригласил…

Идриса охватила ярость, казалось, он опьянел от возмущения. Братья недоуменно смотрели на него. Каждого из них, кроме Адхама, естественно, одолевала злоба за ущемленную честь. Это был молчаливый протест против того, что обошли Идриса, а также их самих. Что касается Идриса, то он произнес спокойным, но будто не своим голосом:

— Но, отец…

Аль-Габаляуи резко прервал его, развернувшись в их сторону:

— Что «но»?!

И все потупили взгляды, опасаясь, что он прочитает что-то в их глазах. Идрис же проявил характер.

— Я же старший…

— Мне ли не знать этого, ведь я породил тебя! — ответил аль-Габаляуи с сарказмом.

И тут Идрис потерял самообладание:

— Все права у старшего сына! Только я сам могу отказаться…

Отец долго и пристально смотрел на него, словно предоставляя шанс одуматься, потом сказал:

— Уверяю вас, что, делая выбор, я соблюдал интересы всех…

Идрис получил пощечину, переполнившую чашу его терпения. Он знал, что отец не приемлет возражений и что, если он будет упорствовать, то получит еще более резкий отказ. Однако ярость мешала ему думать о последствиях, и он набросился на Адхама. Приблизившись к брату, Идрис напыжился как индюк, демонстрируя всем разницу в сложении, цвете кожи и статности между ними. Он не сдержался, как невозможно было бы жаждущему сдержать текущую слюну:

— Я и мои братья — мы дети уважаемой женщины, а этот — да он же от черной рабыни…

Изменившись в лице, Адхам не шелохнулся. Аль-Габаляуи взмахнул руками и угрожающе произнес:

— Имей уважение, Идрис!

Однако Идриса уже охватила буря эмоций, в том числе безумный гнев, он кричал:

— Он к тому же младше нас! В чем причина?! Почему не я?! Или пришли времена слуг и рабов?!

— Прикуси язык или пеняй на себя!

— Лучше лишиться головы, чем сносить такой позор!

Радван поднял голову и сказал отцу с мягкой улыбкой:

— Мы все твои дети. И мы вправе огорчаться, если видим, что ты нами недоволен. Ты господин, все в твоих руках… Но мы по крайней мере имеем право знать…

Едва сдерживая гнев, аль-Габаляуи повернулся от Идриса к Радвану:

— Адхаму знакомы нравы арендаторов, многих из них он помнит по именам, и потом, он умеет писать и считать…

Идрис так же, как и остальные братья, растерялся от слов отца. С каких это пор знакомство со всяким сбродом считается достоинством и влияет на предпочтение одного человека другому? И причем тут начальная школа?! Разве мать Адхама послала бы его учиться, если бы не отчаялась в том, что ее сын сможет преуспеть в мире сильных? Идрис спросил, насупившись:

— Этого недостаточно, чтобы объяснить, почему ты хочешь меня унизить!

— Такова моя воля! — ответил аль-Габаляуи, раздраженно. — А ты должен лишь выслушать и подчиниться!

— Что скажете? — резко обратился он к братьям с вопросом.