— Продолжить диалог между религией и естествознанием. Вы открытый человек, доктор. Не лишённый скептицизма, но открытый. Я это чувствую.
Тильте провожает Гитте до дверей.
— Может быть, в другой раз, — говорит она. — Доктор никуда не денется. Позже она в любой момент будет готова обсудить с вами все самые животрепещущие вопросы.
Мы с Тильте и Баскером валимся на стоящую в нашей каюте гаремную кровать в форме сердца. Нам ясно, что сегодня вечером у нас нет никаких сил оттаскивать Вибе к её гробу — пусть уж лучше Рикард в клинике исполнит ей несколько музыкальных тем. Пожелав доброй ночи Рикарду, мы съели все канапе до последнего. Мало сказать, что мы утомились — мы чувствуем смертельную усталость и готовы к последнему причастию.
Но в голове безостановочно вертятся мысли. В этом-то и беда. Научные изыскания, в том числе и наши с Тильте, свидетельствуют о том, что все великие мистики считали людей фабриками по производству мыслей, на которых никогда не останавливаются машины, и при таком беспрестанном шуме невозможно понять, можно ли будет в тишине услышать хотя бы первые слова ответа на действительно серьёзные вопросы, например, почему мы появились на свет и почему мы снова должны его покинуть и почему сейчас кто-то колотит в дверь?
Дверь открывается, на пороге стоит граф Рикард Три Льва со своей архилютней.
— Не хочу оставаться один, — объясняет он. — Кажется, она наблюдает за мной. Мне был дан знак, мой внутренний уровень рекомендовал мне отправиться спать к вам.
Баскер лежит между мной и Тильте. Мы бы никогда не стали пускать животных на кровать, но Баскер не совсем животное, он что-то вроде человека. Мы отпихиваем его в сторону, освобождая место для графа.
— Я вообще-то очень старался, — оправдывается Рикард. — Попурри из песен Миларепы, лучшие византийские песнопения с горы Афон, послания Раманы Махариши Аруначале. Но она никак не реагирует.
Тут Рикард замечает газетную вырезку с фотографией круглой витрины, где стоят Ашанти и два охранника.
— Вот тут я буду петь, — сообщает он. — В старой церкви замка. Акустика там замечательная.
Мы с Тильте не двигаемся с места. Мы замираем.
— Это одно из красивейших помещений замка, — говорит Рикард. — Оно станет прекрасным, просто исключительным фоном для проведения Великого Синода.
На мгновение мы теряем дар речи, первой в себя приходит Тильте.
— Рикард, — спрашивает она, — а что там внизу, под церковью?
— Казематы, — отвечает Рикард. — Старая канализация. Но теперь там сводчатые коридоры. И прекрасная атмосфера. Там похоронен ярл Блафвелла. Оказался как-то в Дании. В XVIII веке. Умер от алкогольного отравления. Великолепное помещение. Мы там травку сушили, когда я был маленьким. Играли в доктора с детьми кухонной прислуги. Хороший воздух, постоянная влажность, комфортная температура.
— Рикард, — говорит Тильте, — ты рассказывал маме об этих подвалах?
— Я показал их ей. Они ведь искали безопасное место, куда в случае попытки ограбления или пожара можно было бы спрятать сокровища. А я ей и говорю: «Там уже есть такое помещение. И уже есть люки в полу, закрытые плитами. Там, где прежде были лестницы». Я объяснил ей, как всё следует сделать. Ваша мама была в восторге от моей сообразительности. Вспоминаю, как моя собственная мама говорила мне в детстве: Рикард, нелегко тебе будет найти в мире место, соответствующее твоему «удивительному уму».
— Когда ты показывал всё это маме? — спрашиваю я.
— Мы ездили с нею туда. Три раза. Скажу вам, что путешествовать с вашей мамой — сплошное удовольствие. |