Да, конечно, те двое джентльменов, которые идут позади, выбриты наголо и похожи на бетонные блоки, которыми укрепляют берега, но благодаря одежде они почти парят. А человек, идущий впереди, излучает авторитет так, что думаешь: есть всё-таки справедливость в этом мире — вот человек, который достоин богатства как у нефтяного шейха, и, очевидно, он им и обладает.

В глаза бросается только один изъян — его подвела самоуверенность, когда он покупал машину. Вместе с машиной он приобрёл именной номер, на котором красуется «Беллерад».

Судовладелец и двое охранников оборачиваются. Увидев нас, они застывают на месте.

И тут опять, как случалось уже не раз, мною движет что-то извне. И я хорошо знаю почему — я чувствую, что Тильте где-то рядом, и мне отчаянно нужно знать, нет ли поблизости того автомобиля-фургона, в котором её похитили.

Я подхожу к Беллераду, и охранники не останавливают меня. Такая реакция мне знакома. Вот что значит — быть небольшого роста: тебя всё время недооценивает защита. Раз-два — и ты оказываешься у цели.

— Люди в автомобиле-фургоне, — говорю я. — Которые приехали сюда. Они потеряли кошелёк. Я хочу вернуть его.

Ты можешь быть готов ко всему, но всё равно — если тебя сильно удивили, то действительность резко меняется. Пока он приходит в себя, я успеваю проследить за его взглядом. Он посмотрел в сторону ворот ближайшего из складских помещений.

Я протягиваю ему букет роз. Он машинально берёт его.

— Это от короля Азиза и Великого Синода, — говорю я. — В преддверии получения медали. С наилучшими пожеланиями. Осторожно, не уколитесь.

Он смотрит на Ханса, на Якоба, на меня. Смотрит на «ягуар». Пробует оценить соотношение сил. Потом садится в «мазерати», двое лысых — вслед за ним, и машина отъезжает.

У дверей склада отсутствует звонок, есть только табличка с надписью «Судоходная компания Беллерад». Я прижимаюсь ухом к двери. Слышны какие-то звуки, похожие на рыдание. Я стучу в дверь. Рыдания замолкают. Дверь приоткрывается на два сантиметра.

— Розовые посыльные, — говорю я.

Дверь приоткрывается чуть больше. У мужчины, который смотрит на меня, в глазах стоят слёзы.

— Ты не похож на посыльного, — говорит он.

— Тем не менее я посыльный, — говорю я. — И я принёс плохие новости.

Тут Ханс бьёт ногой в дверь.

Если Ханс бьёт ногой в дверь, то стоять за ней никому не рекомендуется. Но этот человек стоит за дверью.

Не знаю, разделяете ли вы мой интерес к технике ударов, но если да, то могу сказать, что с этой точки зрения удар Ханса имеет много общего с длинной подачей. Но эта подача уж очень длинная — она снимает дверь с петель и отправляет человека вместе с дверью к противоположной стене.

Мы с Хансом и Якобом Бордурио следуем за дверью. И оказываемся в большом помещении, которое занимает большую часть здания, на бетонном полу стоит автомобиль-фургон: больше тут ничего нет.

— В Новом Завете нет примеров насилия, — замечает Якоб Бордурио.

Многие игроки защиты мечтали бы о том, чтобы Якоб придерживался таких взглядов, когда играл в основном составе, они бы тогда пореже виделись с травматологом, а у Якоба было бы поменьше удалений с поля и дней дисквалификации. Но я вежливый человек, я ему об этом не напоминаю.

Хозяин дома поднимается с пола и направляется к Хансу.

Нет сомнений, что это он плакал: на лице его следы слёз, и при других обстоятельствах я бы попытался расспросить его, узнать, в чём дело: на Финё всем известно, что сын священника Питер — благодарный слушатель, многие жители были бы рады ему исповедоваться.