Даже не знаю, как описать ту неделю в Замке Роз. Произошло так много всего, что сложно рассказать все по порядку. Картинки мелькают перед глазами, одна вытесняет другую, и не так-то просто разложить их по полочкам. Например, я вижу Арильда, он идет навстречу мне по коридору. Он простужен, нос покрасневший, волосы темнее, чем я их помню, глаза тусклые – не такие ярко-голубые, как всегда. На нем черная рубашка, шея укутана шарфом. Рядом с ним – большая черная собака, я ее не видела раньше.

Арильд, кажется, смущен. Он неуверенно улыбается, приветствует меня и говорит, что мы давно не виделись. В полумраке коридора глаза собаки поблескивают, влажный красный язык свешивается из открытой пасти. Я пытаюсь погладить ее, она не дается, и мы с Арильдом расходимся по своим комнатам.

На следующей картинке – Розильда. Она стала еще красивей, но при этом бледней обычного. Рыжие волосы, спадающие до самого пола, окутывают ее, словно мантия. Мы в ее комнате, она стоит перед камином, похожая на статую, в своем тонком белом платье. Она не желает мириться с зимой и тоскует по Парижу. В своем блокноте для разговоров она пишет:

NurwerdieSehnsuchtkenntweisswasichleide…

Что означает: «Лишь тот, кто знал тоску, поймет, как я страдаю…»

Это написал Гёте.

Потом я вдруг вижу Амалию. Она идет рядом со мной, бессловесная, как тень. Не произнося ни слова, лишь излучая благожелательность, своим поведением она как бы говорит: я здесь и всегда к вашим услугам, когда понадоблюсь. Амалия никогда не выясняет, что происходит вокруг, но у нее потрясающая способность чувствовать, когда она нужна.

Акселя Торсона я увидела рано утром из окна и сразу же помчалась к нему. Он чистил свою трубку.

– Надо же, Берта приехала! Добро пожаловать!

Я спросила, не сердится ли он на меня за то, что я приехала. Обещала ведь, что не появлюсь, пока он не позовет. Но он не ответил.

– Я всего на несколько дней…

Он молча кивнул. Глаза были серьезными. По его сосредоточенному взгляду я поняла: он думает о том же, что и я, – о трагической тайне, о которой никто из нас не решался сейчас заговорить.

Веру Торсон, жену Акселя, помню совсем смутно. Она занималась хозяйством и маячила где-то на заднем плане. Со своим практическим складом ума она постоянно заботилась о том, чтобы всё и все были в порядке, включая собственного мужа.

Каролина, разумеется, тоже мелькает в этих картинках. Почти всегда на расстоянии, с кем-нибудь из обитателей замка. Это была уже не та Каролина, что у нас дома, но ничего другого я и не ожидала. Я знала, что она изменится, как только мы сюда приедем. И что сама я буду смотреть на нее другими глазами.

Каролина говорила, что в замке ничего не происходит, что все как будто замерло, но с этим я вряд ли могла согласиться. Я чувствовала: что-то изменилось, стало другим. Не могу сказать, что именно, и, возможно, это было связано с тем, что я не была здесь слишком давно и многое успела забыть.

Но в любом случае кое-какие внешние изменения все же произошли.

Появился умнейший пес но кличке Помпе – так звали одну из собак Карла XII. На самом деле хозяином Помпе был Максимилиам. Он разрешил Арильду взять пса под свою опеку, пока сам был на военной службе.

Леони тоже оказалась весьма своеобразной, и ее не так-то легко описать.

Впервые я увидела ее утром, на следующий день по приезде в замок. Сначала я не поняла, что это Леони: я не сомневалась, что она вместе с Арильдом и Розильдой в гостях у Софии Стеншерна. Ведь они были родственницами, и именно София пригласила ее в замок. Но, как выяснилось, у Леони разболелась голова, и она осталась дома.

Может быть, вчера Каролина ушла к ней?..

Короче говоря, я шла по коридору и вдруг услышала, как кто-то тихо говорит мягким мелодичным голосом. По интонации я поняла, что это не шведка.